Вдруг раздался звонкий и холодный голосок Сони:
— Это прислал нам ее жених.
— Разве она замуж выходит? — быстро перебил изящный правовед, сын Галагана.
— Да, за барона Штейнбаха.
— А!..
Словно вздох прошел по комнатке. Наташа держала в руках газету. Наклонясь над ее стулом, мужчины разглядывали босоножку.
— Она очень интересна! — громко сказала Наташа, нарочно подчеркивая свой восторг. Катя понимала хорошо, что это нарочно. И у нее уже дрожали слезы в груди…
— Какие ноги! — крикнул правовед.
У мужчин ноздри раздувались, когда они взяли газету и отошли к окну.
— Эффектная женщина…
— Я бы никогда ее не узнал… Совсем другое лицо… Какое-то строгое…
— А вот и открытки, — сказал дядюшка. — Она и Нильс… тоже знаменитость… В испанском танце…
— Покажите. Покажите! Дайте сюда!
— Вот это она! Узнаю! — игриво крикнул Лизогуб, не замечая гневного взгляда жены. — Изогнулась как! Сколько неги в глазах! Ах, черт возьми, какая женщина!
— Он тоже удивительный красавец! — подхватила Наташа. — Федор Филиппыч, подарите мне эту открытку.
— С удовольствием. У Сони есть другая.
— Никогда я не поверю, что он женится! — вдруг заявила Лизогуб, покрывая своим контральто поднявшийся шум. — Охота ему жениться, этому Штейнбаху. Кто женится на таких?
— Почему? — крикнула Соня.
— Ah, ma petite! [9] На чьи же деньги она там живет?
— Она зарабатывает сама. Она делает рисунки для иллюстрированных журналов.
Хохот встретил эти слова. Соня озиралась с пылающими щеками.
— Знаем мы эти журналы! — подхватил Лизогуб. — При миллионах Штейнбаха…
Соня встала, резко двинув стулом Ее круглое лицо было бледно.
— Господа, довольно! — так и зазвенел на всю комнату ее высокий голос. — Прошу не забывать, что Маня Ельцова моя лучшая подруга и что, если вы все забросали ее камнями…
— Тсс… тсс…
— …то я-то, ведь, от нее не отреклась.
— Аль ты не в своем уме, дивчина? — через стол спросил Горленко дочь.
— Я не могу оставаться в доме, где оскорбляют моих друзей! — истерично выкрикнула Соня и ударила рукой по столу. — Я сейчас уезжаю.
— Да что с тобой, Соня!
— Какая несдержанность!
— Оскорблять беззащитную, одинокую девушку! — уже рыдала Соня. — И вам, дядюшка, не стыдно молчать?
Дядюшка комично развел руками.
— Ну вот. Теперь я виноват…
— Дайте ей воды! — закричала хозяйка. Все вскочили.
— Sophie, ma chérie [10], - мягко говорил Галаган, целуя в голову Соню, рыдавшую на его груди. — Успокойся. Кто ее оскорбил? Пусть себе пляшет! Мы очень рады за нее.
— Пойдем ко мне, — ласково сказала Наташа, обняла Соню за талию и увела к себе.
В столовой все молчали, сконфуженные, растерявшиеся. Мужчины усиленно курили. Дамы кушали фрукты.
— Она переутомилась с этими экзаменами, — мягко объяснила Вера Филипповна. — Совсем расстроила себе нервы.
Правовед знал о мимолетном романе Нелидова.
— Вы хотите взглянуть? — любезно предложил он, протягивая ему газету.
— Позвольте, — небрежно отозвался Нелидов.
Тут в первый раз Катя подняла глаза. Она не могла удержаться, чтобы не взглянуть на мужа. Если бы даже спасение души ее зависело от этого, она все-таки взглянула бы. И она увидела… Что? Пустяки, скажут другие. Но она-то знает… Она верит сердцу, дрогнувшему в ее груди. Николенька кинул один только взгляд на эту «Маньку». Один только. Беглый. Но такой острый, такой жадный. И рот его дернулся. Он тотчас передал газету дальше и стал чистить мандарин.
Вот и все. Они скоро уехала У нее заболела голова.
Всю дорогу он молчал. Словно не видел, что она сидит рядом, что ей страшно, что она ждет его ласки.
С этой минуты ушло безмятежное счастье Кати.
Никогда не считала она себя ни ревнивой, ни подозрительной. А теперь она уже боится верить. По ясному зеркалу души прошла трещина. Этого не изменишь.
Черной маленькой змейкой вползла ревность в эту душу. И пригрелась там, незаметная, на самом дне.
Пение Кати смолкло. Реже звучит ее смех. А ведь Николенька не замечает. Он бежит в поле. Спешит на охоту. Возвращается усталый. И засыпает, не обняв ее. Иногда он словно не видит рядом с собою ее смуглого тела, которое так любил недавно. И на какие только ухищрения не идет она, чтоб разбудить его чувственность.
Он спит, А она думает, думает. Неужели охлаждение? Так скоро? И за что? Но разве можно жить дальше без его страсти? Лучше умереть. И она горько плачет. Ей жаль себя. Жаль юности и жизни.