Схватившись за живот, Шучэн часто задышала, пытаясь справиться с тошнотой.
— Ты проголодалась? Живот болит — да?
Представив закуски, Шучэн зажмурилась и отчаянно замотала головой — никакой пищи! Завтрак сейчас хуже пытки.
— Хорошо. Тогда нам нужно идти. Совсем скоро доберёмся до моей семьи. Там тебя сытно накормят, обещаю.
Семьи? Шучэн приоткрыла один глаз, настороженно рассматривая Сюин. Не похожа эта оборванка на тех, у кого есть родственники. Кто бы позволил столь юной деве оказаться в руках людей из клана Се?
— Что, на бродяжку похожа? — безошибочно угадала её мысли Сюин и весело рассмеялась.
— Мне лучше вернуться…
Смех Сюин оборвался. Она окинула Шучэн внимательным взглядом и снова нахмурилась.
— Тебе нельзя возвращаться. Если судить по синякам на ногах, тебя там бьют. Представь, что они сделают за то, что меня отпустила?
В словах Сиюн прозвучала та самая болезненная для самолюбия правда, от которой хотелось закрыть уши. Она освободила пленницу наперекор старшим. Чтобы доказать, что… лучше них. Благороднее и праведнее. Только вот за такое самоволие её не простят. Особенно мать.
— Можно быть цветком, растущим по воле садовника, или же стать залитой солнцем зеленью, что заполняет собой пустынный город. Тебе выбирать, барышня Шучэн. Жить в неволе или стать свободной.
[Залитая солнцем зелень заполняет пустынный город: метафора жизнестойкости — из стихотворения Бо Цзюйи "Трава"]
Свобода… Непонятное до конца, но очень заманчиво прозвучавшее слово! Шучэн перестала жмуриться. Бросив взгляд на темнеющие на фоне рассветного неба горы, она кивнула.
— Да, мне больше нравится быть залитой солнцем травой, ничего не знающей о ножницах садовника. Ты угадала, Сюин.
— Тогда дай руку, барышня Шучэн, я помогу встать.
Шучэн посмотрела на раскрытую ладонь, протянутую Сюин. Узенькая, с длинными пальцами, та напоминала руку музыканта. Никаких когтей или синих вен на запястье, приписываемых демонам! Может ли быть так, что второй дядя ошибся и пытал невиновного человека?
— Больше не неси меня. Сама пойду.
— Хорошо, барышня Шучэн. Сейчас нам спешить некуда, — согласилась Сюин, помогая встать с камня, служившего заменой циновки на привале.
Расправив подол платья на Шучэн, бывшая пленница клана Се осмотрела её с головы до ног и с довольным видом заметила:
— Ты очень красивая, барышня Шучэн. Любой мужчина сердце потеряет.
— Да кто здесь красивый? Не говори такое! — чувствуя, как щёки заливает нежданный румянец, Шучэн в смущении отвернулась. — И больше не зови меня барышней.
— Как скажешь, Шучэн. Уходим!
***
Слухи накрыли столицу, подобно вороньей стае, обнаружившей созревшее рисовое поле. Хоу Цю — опора государства, и вся его семья казнены! Говорилось об этом вполголоса, но иногда шёпот сильнее ураганного ветра. В сердцах чиновников поселился страх, вельможи старались держаться от двора на расстоянии, а народ роптал.
Наложница Вэнь, одетая в ритуальную мантию, расшитую серебристыми лунами и золотыми солнцами, со всем почтением кланялась алтарю предков. Среди памятных табличек, вознесённых здесь на всеобщее обозрение, не было имён семьи Вэнь. Но зато в глазах пестрило от родственников вана.
Ся основали великое государство, покорив дикие племена. И хотя их династия пока насчитывала всего три вана, слава Ся давно распространилась от северных хребтов Фуню до Жёлтой реки на юге, и от гор Цышань на западе до самого Восточного моря. Не боялись их разве что кочевники мяо, промышляющие набегами на торговые караваны южнее озера Синбо.
Вождь мяо был настолько самоуверен и дерзок, что однажды пленил её брата, чем навлёк позор на семью Вэнь. Чиновники остались недовольны, когда третий ван выкупил хоу Вэня за счёт средств из государственной казны. И ван Тайкан изгнал его в северный город Сихэ. Иным способом столичный конфликт не разрешался.
С того времени наложница Вэнь потеряла покой. Её жизнь стала похожей на путешествие через скорпионьи норы. Каждый норовил ужалить!
Хоу Цю во всём виноват сам. Видят, небожители, она защищалась. Как и сейчас, ублажая чужих предков.
На жертвоприношение и молитву этим непогожим утром собрался весь двор. Чиновники выстроились за её спиной двумя ровными рядами и зажгли благовония — одуряющий запах висел в тесном зале храма, мешая свободно дышать. Наложница Вэнь едва сдерживала кашель. Показывать слабость нельзя! Слишком многие здесь желали её низложения или даже смерти. Кроме дражайшего супруга, который нежно любил и баловал.
Наложница Вэнь бросила благодарный взгляд на третьего вана, преклонившего колени перед алтарём вместе с нею. В его руках дымились палочки, пропитанные благовониями, должными умилостивить предков.
— Изгони злых духов, нечисть свяжи. Защити тело и жизнь сохрани! — почти беззвучно шептал ван.
Значит, слухи уже достигли его ушей! Наложница Вэнь скривилась, чувствуя легкую досаду.
Как всякий суеверный человек, Ся Тайкан боялся неспокойных духов. А казнённый на днях хоу Цю имел все основания мучить правителя, ведь целостность его тела была нарушена. И он обязательно станет искать утраченные мужские органы, наведавшись к тому, кто отдал приказ об аресте.
Резкий сквозняк коснулся оголённой шеи, напоминая дыхание неспокойного мертвеца. Наложница Вэнь повела плечом. Интересно, может ли дух хоу Цю войти в храм предков?
Пора завершать церемонию! Она поднялась с колен и установила курящиеся палочки в сосуд с песком, стоящий на алтаре перед памятными табличками предков. Её примеру последовал третий ван Ся.
— Государь, — тихо обратилась к нему наложница Вэнь. — Позволь бросить гадательные кости?
Не поворачивая головы, ван едва заметно кивнул.
— Предки рода Ся, благословите нас! — с этими словами наложница Вэнь, взяла пустой черепаший панцирь, лежащий на алтаре и, подняв его над головой, принялась неистово трясти. — Предки родя Ся, благословите нас!
Произнеся просьбу в третий раз, она выбросила содержимое на приставленный к алтарю столик из орехового дерева. Черепашьи кости с нанесёнными с двух сторон символами, шумно рассыпались по столешнице. Наложница Вэнь прикрыла их ладонью, остановив норовящую упасть бледно-желтую костяную пластину, отшлифованную за долгое время использования, и принялась изучать выпавшие знаки.
Теперь шеи коснулось горячее дыхание — ван Тайкан безо всякого стеснения заглянул через плечо, рассматривая гадательные кости. Но в гадании он совсем не разбирался, поэтому наложница Вэнь спокойно вернула костяные пластины на место, собрав их со стола в подставленный сбоку черепаший панцирь.
— Что сказали кости? — не вытерпел ван.
Наложница Вэнь сдержанно поклонилась государю и, обернувшись к настороженным чиновникам, громко провозгласила:
— Пусть небеса и предки даруют Сыну Неба и его народу процветание! Государство Ся должно очиститься от всех сорняков — вот, о чём поведали кости. Пока злые языки не умолкнут, а завистливые глаза не закроются, поля не дадут урожая и плоды в садах сгниют на ветках.
Не успела она сделать вдох, как наставник вана — весь седой и сгорбленный старец Чу, поинтересовался:
— И как же прополоть поле? Просвети нас, наложница Вэнь.
Она одарила его сердитым взглядом. Спорить с ней при дворе правителя мог лишь этот неугомонный, дряхлый от преклонных лет, учёный. Но избавиться от него сложно, как от заматеревшего дерева, намертво вросшего в сухую землю.
— Наставник Чу, разве эта недостойная может давать советы?
— Наложница Вэнь, не будь такой скромной, — усмехнулся наставник Чу. — Ты одна среди всех собравшихся можешь возносить жертвы предкам. Твоя обязанность говорить от их имени. Не этого ли хотел государь, назначив тебя жрицей?
— Смелее, Лянлян, — ободрил её ван. — Наставник Чу ждёт ответа.
— Да, государь, — наложница Вэнь поклонилась и, обратившись к седому учёному, продолжила: — Предки хотят сказать — дух умершего всё ещё не рассеивается. Семья хоу Цю и он сам три дня, как мертвы, но благородные чиновники и вельможи продолжают клеветать на Сына Неба. Под сорняками небеса подразумевают их злые дела, уничтожающие добрые посевы — волю государя и его заботу о народе. Эти дожди, от которых гниёт проклюнувшийся рис, а поселения становятся безлюдными от наводнений, ниспосланы небесами в знак гнева. Небеса говорят — все замышляющие бунт, должны быть истреблены. Тогда наступит мир и процветание для народа.