***
Фан Синюнь остановился, едва переступив порог.
Дочь гуна Дицю сидела на полу там же, где он её оставил и… отчаянно рыдала. Нет! Из угла не доносилось ни единого звука, но плечи Шучэн время от времени вздрагивали, а его духовное чувство «видело» слёзы, безмолвно текущие по раскрасневшимся девичьим щекам.
И он совершенно не знал, что с этим делать.
В семье Вэнь воспитывалось два сына. Его и Юньшена мать давно умерла. А дочерей у хоу так и не родилось. Служанок и тех в поместье почти не наблюдалось: старая няня да несколько помощниц повара. Потому что их семья была семьей одного из командующих государства Ся. Поместье Вэнь — это мир суровых мужчин, ничего не знающих о женских слезах!
Поэтому он по-настоящему растерялся, глядя на жалобно сжавшуюся в комок барышню Ся. Сейчас она напоминала промокшего голодного котёнка, впервые оказавшегося в доме и не знающего, как пожаловаться на ту безрадостную жизнь, что осталась за порогом.
Фан Синюню даже почудилось отдалённое мяуканье. Он встряхнул головой, отгоняя наваждение, и неуверенно шагнул вперёд, закрывая за собой дверь. Дождь на улице постепенно переходил в мелкий снег. А поскольку жаровня давно затухла, холод свободно забирался внутрь.
Так не пойдёт! Его новая ученица окончательно продрогнет. Отыскав хочжэцзы, он поджёг древесный уголь и хорошенько подул, оживляя огонь. Шучэн тут же оторвала голову от колен, незаметно, как ей самой казалось, смахнула рукавом мокрые дорожки слез и… ничего не сказала.
Нет, это неправильно. Нельзя, чтобы она молчала и всю обиду держала в себе. Фан Синюнь украдкой взглянул на Шучэн и как можно спокойнее поинтересовался:
— Тебе лучше?
Вполне невинный вежливый вопрос, но она взорвалась, словно падающая звезда. Вскочила на ноги и принялась ходить вдоль стены, то и дело спотыкаясь о разбросанные там свитки.
— Я думала, ты… ты попросишь прощения… За ту женщину попросишь. Или… хотя бы объяснишься со мной! — на этих словах голос Шучэн опасно дрогнул и он решил, что она вновь заплачет. Но нет, барышня Ся оказалась сильнее, чем он думал. Несколько раз шумно вдохнув, она взяла себя в руки и продолжила чуть тише: — Но ничего. Я привыкла. Привыкла быть бесполезной и жалкой. Матушка… всегда говорила, что такие, как я, только позорят семью. И толку от меня никакого. Нет, правда… Во мне нет ни единого таланта! Я не знаю, зачем тебе нужна настолько никчемная ученица?
Сердце у Фан Синюня непроизвольно сжалось. Образ из прошлого становился всё ярче: плачущая от обиды девочка, смущенно рассматривающая его в пышном саду вана Ся. Только теперь она не плакала, а словно укоряла кого-то, выплевывая слово за словом.
Вслушавшись в эту довольно сбивчивую речь, он вдруг осознал — укор не ему и не матери, так и не ставшей опорой для собственной дочери, а себе самой.
Бесполезная, жалкая, никчемная — вот всё, что думает о себе Ся Шучэн?
Решительно приблизившись, он взял её за руку, заставив остановиться. Она зашипела сквозь стиснутые зубы и тогда Фан Синюнь заметил ярко-красную полоску на коже — как раз под браслетом из нефрита. Свежий ожог? Осторожно отодвинув браслет в сторону, он коснулся этого места пальцем.
— Больно… — Шучэн попыталась забрать руку, но сил для борьбы у неё не осталось.
— Постой спокойно, — Фан Синюнь направил внутреннюю энергию на кончики пальцев, позволяя той свободно сочиться наружу.
Шучэн вскинула на него удивленные глаза.
— Легче?
— Да… Больше не болит. Ты… удивительный, шифу.
— А ты глупая, если вывела из себя мастера Ин, — безжалостно заметил он, отпуская её руку.
— Я никого из себя не выводила. Она…
— Не «она», а «мастер Ин», — строго поправил деву Фан Синюнь. — Ты же из семьи аристократов, как можешь быть настолько грубой?
— А она заслуживает моей вежливости? — с вызовом поинтересовалась Шучэн, выделив голосом слово «она».
Упрямая! Это плохо.
— Ошибки мастера Ин останутся её ошибками. Твои всегда будут с тобой, Шучэн, — он отступил, открывая ей путь к двери. — Если не хочешь слушаться меня, я не стану удерживать тебя здесь силой. Уходи.
На лице Шучэн отразилось мимолётное сомнение.
Красивая барышня… Мягкий изгиб тонкий бровей, большие глаза в обрамлении длинных ресниц, изящный нос с узкой переносицей и чувственными крыльями, такой же изысканный овал лица, маленький ротик с сочными вишнёвыми губами, подбородок с упрямой ямочкой по центру.
Фан Синюнь отвел глаза. Разве таким взглядом мастер должен взирать на ученика?
— Ну же, уходи, — повторил он.
— Прогоняешь, а сам боишься даже посмотреть на меня! Совсем, как матушка… Она тоже никогда не смотрит… Говорит, я её проклятие.
— Перестань, Шучэн.
— Перестать? — растерянно переспросила та, поражённая его раздражённым тоном.
— Перестань жалеть себя.
— Но я правда жалкая… Во мне холодная ци. А духовные корни такие слабые, что даже меч я освоить не могу!
— Неправда, — спокойно возразил он, наконец, отрывая взгляд от пола. — Сколько позиций ты выучила?
— Я…
— Сколько месяцев ты потратила на обучение?
Дочь гуна Дицю сначала открыла, а потом закрыла рот, напоминая большую рыбину, выброшенную на песчаную отмель.
— Молчишь? Тогда я скажу. Ты жалела себя, Шучэн. И слушала чужие слова о себе, принимая их за истину. Как смеешь жаловаться теперь, что ничему не обучилась? Кто виноват в твоих неудачах?
В красивых девичьих глазах сверкнули гневные искорки. И Фан Синюнь почувствовал облегчение. Гнев куда лучше безропотной покорности судьбе. Если бы семья Вэнь сочла себя грязью под чужими ногами, где бы они все были сейчас? Не в сточной ли канаве, забытые всем миром и людьми вокруг?
— Думаешь, я виновата? — с вызовом спросила Шучэн.
— У меня сейчас есть все основания взяться за дисциплинарную палку, — очень тихо заметил он, наблюдая, как слабые искорки гнева в чужих глазах обращаются в яростное пламя. — Как ты обращаешься к старшим?
Он подумал — она сейчас же развернётся и выбежит из комнаты, но ошибся. Пламя в глазах Шучэн стало постепенно гаснуть, а через мгновение гордая дочь гуна Дицю вежливо, не повышая голоса, произнесла:
— Шифу, ты полагаешь — эта ученица виновна в своих неудачах?
— Да, именно так я и полагаю.
Губы Шучэн обижено скривились.
— Слабое тело можно закалить, духовные корни усилить, — продолжил он. — Главное иметь волю к совершенствованию. Спрошу ещё раз: ты согласна слушаться меня во всём?
— Угу… — нехотя отозвалась барышня Ся.
Какое высокомерие! Фан Синюнь вздохнул. Впрочем, чего он ожидал от дочери Ся Чжункана? Брат третьего вана Ся известен, как человек гордый и непримиримый. Могла ли на лиственнице вырасти груша?
— Это не ответ.
— Я согласна слушаться тебя, шифу.
— Хорошо. Тогда к наставнице Ин ты должна проявлять уважение, как к своей старшей.
— Шифу, я могу стирать твою одежду и убирать твой дом, но та женщина…
— Довольно! — он поднял руку, прерывая упрямицу. — Ты должна усвоить одну важную вещь. Мастер Ин никогда не проявляет жестокость к людям.
Шучэн метнула в него насмешливый взгляд.
— Откуда у тебя нефритовый браслет?
— Это подарок первого дяди, шифу. Главы острова Пэнлай.
Значит, подарок с Пэнлая? Теперь понятно, почему наставница говорила о демонической ци, но он злого дыхания в Шучэн не чувствует.
— И давно он у тебя?
— Первый дядя подарил на совершеннолетие и попросил всегда носить, не снимая. Сказал, браслет приносит удачу. У меня их два. На удачу, — Шучэн грустно усмехнулась. — Только вот ни один её так и не принёс…
— Удача тоже требует твоих усилий. Поэтому просто носи их.
Барышня Ся послушно кивнула. Её лицо сейчас выглядело умиротворённым и от сердца у Фан Синюня отлегло. С демонической ци, если таковая имеется, он как-нибудь справится. Чего не скажешь о девичьих слезах. Воевать со слезами в семье Вэнь никогда не умели.
Фан Синюнь достал с деревянной стойки у двери старый зонт. Раскрыл его и подал ученице.