Бороться за чужой дух каждый день, всё больше осознавая вполне очевидную истину: он трус, прячущийся за высокой целью в виде истинного бессмертия!
Он сбежал от мира, чтобы сохранить душевное равновесие — вот настоящая причина отречения от семьи Вэнь. Поэтому мастер горы Гаочунь недостоин зваться настоящим праведником. Ему тяжело жертвовать собой.
Осознание этого повергло Фан Синюня сначала в недоумение, а потом и в тяжёлое недовольство собой.
Наставница учила быть совершенным — близким к идеалу в мыслях, словах и поступках. А идеал в её понимании — это небожитель, самоотверженно заботящийся о благе всех живых существ в Трёх мирах.
Терзаемый сомнениями, заклинатель не заметил, когда в комнате появился посторонний. Лишь подняв глаза, он обнаружил в двух шагах от себя седовласого старца в белом ханьфу. Заметив интерес к себе, гость сдержанно поклонился.
Прежде, чем заговорить, Фан Синюнь тщательно осмотрел его пояс, где к своему успокоению обнаружил нефритовый гуйби. «Пэнлай» — скромно гласила короткая надпись, сделанная золотой киноварью.
[гуйби — бирка с отверстием для крепления, носимая на поясе; знак, выдаваемый чиновникам]
Такие знаки выдавались всем чиновникам Небесного города, действующим по воле двора Нефритового императора Юй Сяолуна. Похожий есть у наставницы Ин.
Поднявшись с циновки для медитаций, Фан Синюнь собирался поклониться, но был вежливо остановлен гостем — старец перехватил его за руку, не позволив выразить почтение.
— Не стоит. Я здесь для того, чтобы обратиться с просьбой.
— Если не ошибаюсь, меня посетил глава острова Пэнлай? — Фан Синюнь жестом пригласил старца за стол, где на глиняной жаровне грелся чай.
— Так и есть, мастер Фан.
— Разве мы знакомы?
— Как могу не знать ученика небожительницы Ин? Это было бы невежливо с моей стороны, — ответил ночной гость, садясь за стол и принимая чашку от Фан Синюня.
Слова гостя с Пэнлая вмиг согрели заклинателю сердце. Он искренне полагал — наставница достойна всякого уважения. И каждый раз радовался, когда её заслуги признают посторонние.
— Чем могу помочь главе? — вежливо поинтересовался он.
— Просьба весьма скромная. Возвращаясь на Пэнлай, я заметил здесь… младшую родственницу. Насколько могу судить, мастер Фан взялся за наставничество моей племянницы Чэн-эр?
Так он первый дядя Ся Шучэн? Фан Синюнь слышал многое о старшем брате семьи Се, но не был до конца уверен — всё ли это правда? И вот теперь убедился — народная молва не солгала.
И на испорченном дереве иногда созревают достойные плоды. Главу острова Пэнлай наполняла чистая ци, а его поведение выдавало человека достойного — сдержанного в словах и благоразумного в поступках.
— В чем же заключается просьба главы?
— Убереги Шучэн от зла. Можешь ли обещать мне это, мастер Фан?
— Забота наставника включает и праведный путь его учеников. Главе не стоило напоминать мне об этом. Но просьба твоя, увы, не скромна. Зло многолико, а путь совершенствующегося полон испытаний. Кто знает, в какой беде мы окажемся уже на следующий день?
Глава острова Пэнлай отпил чай и пронзительно взглянул на Фан Синюня.
— Неужели и на этот раз судьба окажется к Чэн-эр немилосердной?
— Я не отказываюсь беречь твою племянницу. Просто глава должен знать — не всё в этом скорбном мире зависит от такого скромного заклинателя, как я. Однако, моя ученица останется под моей защитой… пока я дышу в мире смертных.
К удивлению Фан Синюня гость встал из-за стола и низко поклонился.
— Благодарю мастера Фан. И больше не смею беспокоить его.
— Подожди! — заклинатель окликнул уходящего главу, чтобы, наконец, задать давно волнующий его вопрос: — Что не так с внутренней ци моей ученицы? Как я могу помочь ей?
Глава острова Пэнлай замедлил шаг, но так и не оглянулся.
— Ты уже помогаешь, мастер Фан, — донесся до него ответ, больше напоминающий тихий шелест игривого сквозняка, норовящего задуть свечи. — Не снимай с неё нефритовый браслет. В нём благословение Пэнлая.
С этими словами ночной гость выскользнул за дверь, чтобы растаять в ночном воздухе.
Выйдя следом, Фан Синюнь прислушался — нет, показалось! Первый дядя Шучэн воспользовался мечом, как обычный заклинатель. Духовное оружие взмыло под низкие облака, унося главу острова Пэнлай прочь.
Этому старцу ещё далеко до уровня наставницы Ин. Та умеет разрывать пространство, путешествуя по миру смертных, как небожительница. Но редко пользуется навыками, ссылаясь на некий небесный запрет.
Вернувшись в дом, заклинатель плотно затворил входную дверь и сел на циновку для медитаций. Самое время восстановить силы и привести все чувства к абсолютному спокойствию.
О необычной просьбе ночного гостя он тщательно рассудит завтра.
Глава 32: О лисах и могущественных тиграх
А при такой луне и сон неведом,
пока нам не покажутся, усталым,
земля — постелью, небо — одеялом.
(Ли Бо)
Небесный город казался безмятежным. Солнечные лучи бродили по тихим улицам из белого нефрита, лениво дремали на золотых крышах дворцов, заглядывали в зеркала прудов и терялись среди цветущих хайтанов.
Только вот покой здесь обманчив. Хун Сянъюнь долго всматривался в знакомый пейзаж, стоя на такой же золотой крыше дворца Гуанхуэй. Внешне он казался умиротворённым. И вместе с тем чувствовал едва уловимую тревогу. Время шло, а дядя Нефритового императора бездействовал! Змея предпочитала не выползать на дневной свет, прячась в императорской библиотеке.
Если говорить откровенно, время и его течение не имело особого значения. Как любой небожитель Хун Сянъюнь обладал истинным бессмертием, не ведающим ни болезней, ни старости. Каждый новый год для него ничем не отличался от предыдущего. Но, как Бог войны и глава небесного клана Асюло, он больше не мог ждать. Пора вытаскивать змею из укрытия.
Собираясь покинуть крышу, Хун Сянъюнь заметил тёмное пятно на золотистой черепице, что покрывала архив дворца Гуанхуэй. Этой «ржавчиной» оказался спокойно дремлющий Сюэ Цзян.
Спрыгнув во двор, Бог войны остановился перед ступенями, ведущими в архив. С этого места Сюэ Цзяна выдавал край мантии, на цунь свисающий с крыши — белый лунный шёлк нежно трепетал на ветру. Не заметить его мог только крайне рассеянный небожитель, каковым себя Бог войны никогда не считал.
Усмехнувшись, Хун Сянъюнь послал вверх небольшой сгусток энергии. Не знай он наверняка, что с этого злостного нарушителя правил однажды вырастет достойный командующий, уже давно бы изгнал из своего дворца. На крыше раздался возмущённый вопль, а затем край мантии исчез — вместо него показалось сонное лицо Сюэ Цзяна. Разглядев потревожившего его небожителя, молодой асур округлил глаза.
— Сколько будешь смотреть? — недовольно поинтересовался Хун Сянъюнь и поманил бестолкового подчинённого пальцем. — Спускайся.
Тот выполнил приказ и с недовольным видом поклонился.
— Приветствую уважаемого Бога войны!
— Угу… — кивнул в ответ Хун Сянъюнь. — Не видел тебя со вчерашнего дня. Как поживают «Записки о войне»?
— Мм…
— Вижу, ты до сих пор их не открывал?
— Вовсе не так, — возразил Сюэ Цзян. — Я прочёл… не до конца…
Хун Сянъюнь отточенным за тысячелетия жестом сложил руки за спиной — рукава широкой мантии резко хлопнули, словно крылья птицы, и осели белой волной лунного шелка, скрывая от посторонних глаз сцепленные в замок длинные пальцы.
— И сколько же осталось — один, два, может быть, пять свитков?
«Записки о войне» превосходили любые подобные труды из мира смертных. В них, действительно, входило больше десятка толстых свитков. Сюэ Цзян виновато промолчал.
— Хорошо. Проверим, как ты понял прочитанное, — Хун Сянъюнь нехотя расцепил сложенные за спиной пальцы и провёл рукой, разворачивая в воздухе карту, сотканную из внутренней энергии. — Вот поле боя. Скажи, как одержать победу?