Я поднял глаза на портрет Германа и Бёрта Вендерсов, висящий над головой профессора Бегада. Аккуратная седая борода и приподнятые с помощью воска кончики усов подчеркивали хмурое выражение на лице отца. Строгий темный пиджак и напряженная поза: сидит прямо, будто аршин проглотил. Зато стоящий рядом сын так и светится внутренней энергией и лукавством, будто он умирает от желания рассказать фотографу какую-то шутку.
Будто он умирает от желания что-то мне рассказать.
Что?
Удивительно, как умелый фотограф может запечатлеть на снимке человека так, что тот кажется живым. Мне пришлось приложить усилие, чтобы отвести взгляд.
– Так что, кто-нибудь нашел то место, о котором говорил Вендерс? – спросил Марко.
Бегад покачал головой:
– Нет, к сожалению. Но мы верим, что оно существует или существовало. Найденные записи рассказывают о глубокой расщелине посреди долины. Где-то там был сокрыт источник необычных сил континента. Канал связи с духом планеты. До того, как были созданы локули, целые поколения королей и королев Атлантиды отправлялись туда, чтобы обрести мир, мудрость и проницательность.
– Мой сон… наш сон изменился, – сказал я. – Я вновь был там, во время разрушения Атлантиды. Но в этот раз рядом был мой брат. Он звал меня. Кто-нибудь из вас видел что-то подобное?
Касс, Эли и Марко помотали головами.
– Ты был Караи или Массаримом? – спросил Бегад, его глаза за стеклами очков смотрели очень внимательно. – Кем из них?
– Не знаю, – ответил я. – Я не помню.
– Тебе стоит начать записывать свои сны, – Бегад сделал глубокий вдох, его лоб рассекли морщины. – Что касается расщелины, мы не обнаружили на этом острове ничего похожего. Неизвестно, где находился эпицентр того геологического катаклизма, из-за чего остров оказался затоплен, те события могли серьезно изменить ландшафт. Мы боимся, что расщелина сейчас под водой. Кое-кто из последователей считает, что этот загадочный камень Вендерса является своего рода ключом. Но скорее всего все это были пустые фантазии сломленного горем отца.
Со вздохом я положил камень на дубовый стол.
Но стоило мне выпустить его, как я едва не подпрыгнул. Меня пронзило очень странное чувство. Словно током ударило.
«Смотри внимательнее!»
Я сглотнул. Понятия не имею, откуда в моей голове возникла эта мысль.
– Э-э, профессор Бегад, – неуверенно начал я, вновь кладя руку на камень, – можно я возьму его к себе в комнату? Изучу получше.
Он с любопытством посмотрел на меня.
– Конечно. Но имей в виду, тебе еще очень и очень долгое время придется мириться с моим постоянным присутствием рядом.
От этого замечания меня передернуло.
Сунув камень в карман, я отметил, что он теплый.
– Не нравится мне, как он говорит о Вендерсе, – сказал я в столовой, поднимая камень к огромной люстре, похожей на голову Медузы Горгоны.
– А мне не нравится, как он вообще говорит, – добавил Марко. – И что он имел в виду под постоянным присутствием рядом?
Мы вчетвером сидели за угловым столиком в столовой. Если верить Эли, здесь микрофоны, установленные в люстре, оказывались бесполезны. Тот огромный банкетный стол, накрытый в мою честь в первый вечер, оказался составлен из множества квадратных столиков, которые теперь вновь были рядами растравлены по залу. Многие были заняты, за ними сидели, склонившись над какими-то бумагами, ноутбуками, планшетами и другими устройствами, самые разные люди, все с головой погруженные в разговоры.
– Пустые фантазии сломленного горем отца, – повторил Касс, имитируя голос профессора Бегада. – Что он вообще знает о боли из-за утраты дорогого человека?
Эли пожала плечами:
– Может, и знает. Он достаточно пожил, чтобы успеть похоронить родителей, ну или хотя бы дедушек и бабушек.
– Да в нем сочувствия – как в дохлой селедке! – воскликнул Марко. – И мне все равно, пусть даже он это услышит!
Я все это время не отрываясь смотрел на слова, написанные на камне, их расположение не давало мне покоя.
– Ребят, – наконец сказал я, – вам не кажется, что здесь что-то зашифровано?
Эли наклонилась, чтобы взглянуть поближе: