Построек было немного. Крохотный деревянный вокзал с дежуркой, сарай для инструментов и длинный, в сугробах по самые окна барак, в котором квартировали дорожные рабочие и служащие.
Невдалеке от полустанка, среди полей раскинулось большое село по названию тоже Кукушкино. Его спящие избы и высокие ветлы сливались в один тихий темно-серый остров: там даже собак было не слыхать.
А вот в окне дежурки мерцал огонек. Слабое пламя керосиновой лампы освещало склоненную к самому столу чью-то голову в нахлобученной шапке. Хозяин шапки навалился лбом на составленные стопой кулаки — не то крепко спал, не то дремал.
— Дежурный по разъезду. Ты его не бойся. Он только к поездам и выходит, — сказал Митя, потому что бывал тут не один раз во время поездок с Филатычем на сельскую почту и в пекарню за хлебом.
Мальчики осторожно прошли мимо окна. Митя посмотрел вдаль, в сторону убегающих в темноту рельсов, и вдруг обрадовался:
— Смотри, смотри! Зеленый светофор зажегся. Значит, поезд близко.
— Якши! — по-турецки и весело подхватил Саша и тут же, немедленно, взял командование в свои руки: — Ты, Митек, зря не зевай. Ты делай, как я… Когда придет поезд, ты смотри под вагоны, ищи собачий ящик. Увидишь первым, кричи мне. Увижу я, скажу тебе. И тут мы сразу в этот ящик — нырь! — и… поехали!
— Какой собачий ящик? Зачем? Где? — спросил неопытный Митя. — В нем что? Собаки ездят?
— Собаки не ездят… Это так говорится — «собачий», а ездят в нем ребята-беспризорники, безбилетники. У нас тоже билетов нет, значит, поедем в собачьем. Невелика важность… Лишь бы везло, ехало! Ведь верно?
Митя кивнул: «Верно!» Он и не подозревал, что Саша сам не имеет ни малейшего представления об этих ящиках. Саша про них только где-то что-то слыхал, а может, читал в какой книжке о беспризорниках, но сам собачьих ящиков не видывал и видеть не мог. Саша ведь и на поезде-то прокатился всего-навсего один раз в жизни, когда его везли из Ленинграда в интернат.
И тем не менее мальчики не сомневались, что все теперь будет «якши», что стоит прийти поезду и они тут же простятся с полустанком Кукушкино.
А поезд подходил. Далеко в полях пропел его чуточку печальный голос. Потом голос повторился, он прозвучал раскатистее, задорнее, слышнее, и на платформу вышел дежурный с зажженным фонарем.
Дежурный поднял фонарь над головой, и через две-три минуты поезд вылетел из темноты, засверкал мощным прожектором паровоза, осветил черные шпалы, осветил длинные блестящие рельсы и, сильно расталкивая воздух, загрохотал мимо платформы, мимо дежурного, мимо вокзала, мимо мальчиков.
Поезд был грузовой, и полустанок он пролетел напролет.
Поезд был с танками. Тяжелые, черные, с грозно устремленными вперед стволами пушек, они мчались мимо мальчиков друг за другом, и казалось, вся земля дрожит от их стальной тяжести. Казалось, это не поезд несет их вперед, а сами танки несутся с грохотом и лязгом в ту западную сторону, где холодные ночные поля и ночное небо слились в одну мрачную полосу.
Танков было так много и они пролетали так быстро, что у Мити закружилась голова. Он наклонил голову вниз, а когда поднял, то грохот поезда уже затих, фонарь дежурного уже опустился, помелькал огоньком туда-сюда, поплыл за угол вокзала, там стукнула дверь — вот и все!
— Вот и все… — сказал Митя. — Как теперь быть?
— «Как быть, как быть»! Ждать, терпеть, — ответил Саша и махнул рукой в сторону вокзала.
— Пойдем, погреемся.
Греться пошли в зал ожидания. Там было тоже темно. Там даже и собственной руки было не разглядеть, лишь смутно белел квадрат выходящего на перрон окна. В зале стояла мозглая сырость, пахло, как в погребе.
Митя осторожно прикрыл за собою тяжелую дверь на пружине, прошептал:
— Тут где-то печка…
Мальчики, натыкаясь на углы громоздких диванов, стали искать печку. А рядом, за тонкой стенкой, вдруг тихо зажужжало, негромко звякнуло, и мужской голос прокричал:
— Тюнино! Тюнино! 308-бис через Кукушкино проследовал. Вы меня поняли? Я вас понял. Ага!
За стенкой опять звякнуло, голос умолк.
— Дежурный по телефону разговаривает… Не шуми, а то услышит, — предупредил Митя и опять ударился коленкой о диван, и тут же наткнулся ладонями на железный округлый печной бок.
Саша тоже добрался до печки:
— Едва тепленькая. Чуть живая…
— Я сам чуть живой. Есть хочется.
— Давай поедим. Провиант при нас.