Верк, который стоял на коленях и раздувал на жаровне угли, не оборачиваясь, похлопал по кожаной фляге висящей на поясе и сказал - Хвала брату кудеснику! С его порошком она жидкая сколь надо[51].
- Да, но я бы предпочёл по старинке - из горла сразу. Всё тихо?
- Тихо.
- Не найдут?
- Не должны. Река унесёт. А вынесет где, так и какой спрос - кругом люди лихие.
- Чистая?
- Я не трогал. А для прочих мала больно. Кто бы сподобился.
- Хвала господу.
- Начнёмте.
Авдикий взял у Верка флягу и встал в голове мертвеца. Верк с Хусдазадом сняли золотые покрывала и перевернув расстелили неподалёку от стола. На обратной стороне покровов начертаны были странные знаки - звёзды и символы. В центр одной звезды поставил Хусдазад жаровню. Авдикий откупорил флягу, Хусдазад взял светианскую книгу света, Верк чашу с окроплёнными кровью волосами Божена, срезанными на обряде утопления, по утру сего дня.
- О праведный - забасил Авдикий - Плоть от плоти господа нашего. Ставший вместилищем духа господа дасуни. Истинно явленный человекам господь живой! Умертвивший сорок тысяч грешников. Ты, чьё имя благословенно для праведников и повергает в ужас врагов наших. Услышь нас!
Авдикий наклонил флягу надо лбом мертвеца и несколько тягучих капель вылилось на тёмный пергамент высохшей кожи. Кровь впиталась без остатка, лишь легкий дымок повис над челом.
Далее вступил Хусдазад.
- Я топтал точило один, и из народов никого не было со мною; и я топтал их во гневе моем и попирал их в ярости моей; кровь их брызгала на ризы мои, и я запятнал все одеяние свое; ибо день мщения - в сердце моем, и год моих искупленных настал. Я смотрел, и не было помощника; дивился, что не было поддерживающего; но помогла мне мышца моя, и ярость моя - она поддержала меня: и попрал я народы во гневе моем, и сокрушил их в ярости моей, и вылил на землю кровь их.
Авдикий опорожнял флягу - он окропил глаза, руки и грудь мертвеца, окропил стопы и под конец чтения вылил большее в разверстый рот его. Всякий раз с дымком кровь всасывалась в мёртвое тело не оставляя никаких следов того. По жертвенному терему прошёл ветерок. Колыхнулось пламя свечей. Что-то похожее ни то на стон, ни то на хрип почудилось пребывавшим там. В сей же миг, Верк вынул из чаши волосы и бросил их на жаровню. Они зашипели, сгорая и сворачиваясь и смрадно дымя.
- Вот раб твой Мариав - продолжал Хусдазад - прими тело его! Возьми тело его. Владей телом и разумом раба твоего Мариава. На волю твою предаём мы раба сего. Иди, убей Кирина! Иди же, задуши отступника! Растопчи отворотившегося от истинного господа нашего! Твори святое мщение! Убей грешников града сего!
Весь город словно обезумел - в каждом дворе завыли собаки. Овцы, коровы, свиньи, все заголосили, что есть мочи. Лошади метались в конюшнях, брыкались и бились грудью о стены. Стаявшие на страже выхватили мечи, но мечи дрожали в руках, а воины в ужасе вжались в стены. Лежавшие же в опочивальнях, свернулись там укрывшись с головою. Ужас. Ужас пал на город. Читавшие светианские книги уверовали - вот он, конец всего света!
Всё закончилось также неожиданно, как и началось. Собаки перестали выть. Звери метаться, хоть и продолжали дрожать всем телом. Только холодный липкий пот, и дрожь в членах напоминали людям, что за кошмар они пережили только что.
- Свершилось! Ныне ступай Верк в терем. Возьми топор. Справишься?
- С дурачком-то - Верк усмехнулся.
- Ты сам дурак Холодот! Дурачок ныне великим духом одержим.
Улыбка сползла с лица убийцы.
- А княжна? Ты обещал.
- Если змеёныш не удавит её сегодня. Лучше бы удавил. Рано не суйся. Пусть задавит поболее.
Авдикий вытряхнул остатки крови из фляги в золочёную чашу. Оную подняв на головою, подошёл к кащеевой руне, что на стене была. Бормотал что-то. Потом, обернувшись, поставил чашу на грудь мертвяка и осенил себя кащеевым знаком. Верк подошёл и встал на колени пред Авдикием. Тот, продолжая бормотание, опуская пальцы в чашу, нанёс преклонённому на лоб кащеев знак, после отпить дал из неё. Верк поцеловал чашу и руки епископа, осенил себя знаком кащеевым также, и терем покинул. Накрыв мертвеца золотым покрывалом, Авдикий и Хусдазад вышли следом.
Жертвенный терем стоял на взгорке, на обрыве речки Ситки. До палат княжеских полверсты по малой тропе, да с версту, коли через город идти. Верк напрямки двинул, а попы кругом.
Ночь безлунная, да вдобавок хмарь на небе. Верк шёл не спеша, едва не ощупью. Вдруг запнулся о что-то лежащёё поперёк и растянулся на земле.
- Да, чтоб тебя леший подрал! - поднимаясь на ноги, он вляпался рукою в лужу. Тёплое ещё, липкое, густое... Кто-кто, а Калодот, ничто так не любивший в жизни, как умертвлять что человеков, что зверьё разное, мог распознать кровь что на ощупь, что на вкус, что на запах. Кровь. В луже крови, поперёк тропы лежало что-то, о что он споткнулся. Верк ощупал руками - шерсть густая. Псиной разит. Горло вырвано.