- Что ж, братия, знакомство свели, пора в путь двигать.
Парни двинулись вперёд. Было - разветвилась тропка. Пошли направо, да вышли к прогалине. На прогалине той курень стоял. Из небольшого пригорка торчала деревянная труба. Вниз немного, уходили земляные ступени, кончавшиеся небольшой деревянной дверкой. Над нею же висели пучки чертополоха и полыни.
- Отец Тур! Отец Тур! - позвал Чус лучник.
Дверка отворилась и наружу выглянул старец. Таким себе когда-то представлял Божен Молчана - высокий старик, с длинными седыми власами и кустистыми бровями, сурово нависшими над пронзительными ясными глазами.
- Отец Тур, у нас тут вот, тут. Жаворонком назвался. Говорит Зиму ищет.
Старик поднялся по ступеням. Долго смотрел на Божена, да поклонился со словами - Здравствуй отец. Чем пособить могу тебе?
Парни приведшие Божена подтянулись.
- Да не уж-то волхв!
- А я его чуть по насердке не перелобанил[59].
- Да будет тебе бухвостить[60], благодарствуй, что отпустил тебя, мне вон тетиву одним словом порвал, так что я ухо подрал. Надысь только сплёл-то.
- Да ты плести научись.
- А то ещё скажи, что ты...
- Уймитесь, сороки! - голос старика был похож на гул реки по весне в теснине.
Парни, едва не присели. - Уймитесь говорю. Не серчай на дураков, молодой волхв. Что с них взять-то - все соки в рост пошли, да на голову не осталось. А вы ступайте уже!
- По что мне серчать? Добрые витязи. И к делу справны. И вы, добрые молодцы, не серчайте, коли что не так.
Парни поклонившись, пошли в обратную сторону, а Божен с Туром в курень спустились.
- Чего бережётесь так?
- Да нововерцы Блудовские рыщут. И как пошло у них - сперва пускают одного. Тот просит покрова. Сказывает как нововерцы его город жгли, да как уберёгся сам, да в бега дался. Поживёт денёк, а потом колодец травит, тут уж и берут всех. Да скажи ты мне, что ж это деется?!- покинул покой речи Туровы - Ужель наступает конец всему? От чего отвернулись от нас боги-то, что допускают всё это? Ну скажи ты мне!
- Ты же ведун, отец Тур. Знаешь, что цвет не сохранить, коли плодов желаешь. Знаешь, что земля вертится, от того день ночью сменяется, а ночь днём обернётся. Да во всём един порядок. Ныне наступают сумерки. Ночь близится. Повылазят на род наш все твари ночные. Сам отец лжи поведёт их. И лож падёт на родину. Позабудут про Правь, да себя назовут православными, позабудут про Хорса светлого, да молельни свои нарекать станут по прежнему - хоромами-храмами, про камень алатырь, где закон писан, забудут, да по старому алтарями называть будут свои жертвенники. Ночь на то и ночь, чтобы тени людей морочили. Только видно решили боги светлые, что довольно нянчится. Мать младеня бережёт от ночи тёмной, но негоже отроку от ночи шарахаться. Довольно зрелому за юбки прятаться. Знать почли нас боги достойными, не детьми уже малыми. Теми, что свет истины во тьме сбережёт до нового огня. Будет тёмная ночь. Будет ясное утро. Это есть закон бытия. Тебе ли не знать, отец Тур. Видать время креса пришло, время испытания. Знать ярким будет и воскресение. Тут у каждого дело - Чернобога в себе воевать, да детищ его не миловать. [4]
- Укрепил ты меня, Жаворонок. Да что за дело у тебя к Зиме-то?
- Да мне более не сам Зима нужен, да дочка его Весея.
- Опоздал ты, молодой волхв. Нету больше Весеюшки. Забрал нечистый на глазах прямо.
- Как же вышло так?
- Да случилось, пришёл к нам старик один. И вроде ведуном казался. Волхва-то, сам знаешь, легко разглядеть, коль глядеть научен. А наша братия ведовская, часто до света не доходит - от простого человека не отличишь вовсе.[63] Как всех дозорных-то прошёл неведомо. От того порешили, коли силой морока владеет, знать учёный. Не слыхали, чтоб нововерцы... В общем двинул он напрямик к Зиме, и говорит отдай мне Весею в жёны. Зима, ясное дело - мол да кто ты такой, старик? Тот про волю богов говорить начал. Тут Весеюшка выскочила, рядом с батюшкой встала и говорит - коли это честнЫе смотрины, то не люб ты мне, добрый человек. Ступай себе по добру по здорову. А старик злиться начал. Кричал, что супротив него, знать супротив воли богов. И, мол, то не важны людские ваши желания, ибо ему она свыше назначена. Собралися гнать его, так он бросил на землю клюку свою. А клюка-то чудная - то простая кажется, то словно камнями самоцветными переливается. Так вот бросил он клюку-то, а она возьми, да в аспида[61] обернись. Подполз аспид-то к Весеюшке, да ужалил. Она на земь повалилась. Кто был рядом, бросились старика вязать, а тот огненным столбом обернулся, не подойти, да голос раздался - мол радуйтесь несчастные, ибо породнились вы с самим Кащеем Чернобоговичем. Сказал так и сгинул. С той поры недвижима красавица. Да только не мертва она - так я сказал. Да изведомо по книге - негоже ей земли касаться, иначе вовеки не быть избавлению. Послушал меня Зима, на костёр не понёс дочь любимую, а сделал короб зелёного камня муррина[66], короб тот в пещере повесил на цепях, а в него положил Весеюшку. Многим молодцам люба была Весеюшка, да кому под силу с самим Кащеем тягаться, да и как найти-то его? Как воевать его окаянного?