И вот сельская улица вылилась на широкую площадь – центр всего поселения. Часть площади занимали широкие и длинные дощатые столы, заставленные всевозможной снедью, а вдоль них тянулись такие же дощатые лавки. За столами пока было пусто, зато на другой части площади царило оживление, и веселая музыка доносилась из самого центра яркой праздничной толпы. Денису снова почудилось, что он оказался на Земле, на веселом украинском празднике, каким его показывают в фильмах: такие же яркие платья на женщинах с вышитым орнаментом и разноцветными венками и лентами в волосах, такие же белые и тоже с вышивкой рубахи на мужчинах. Вот только все «украинцы» были почему-то черными, как негры, хотя и с европеоидными чертами лица. И мужчин здесь было гораздо больше, чем женщин, раза в три-четыре, просто женщины, танцуя под веселую музыку, крутились змейками между мужчин, а их яркие ленты струились следом, и от этого казалось, что женщин тоже много. По сути, всего-то, навскидку, можно было определить, что здесь человек сорок, не больше, и только яркие наряды и веселое шевеление создавали иллюзию куда большей толпы.
Весь этот празднично наряженный люд составлял кольцо, из середины которого не переставая лилась музыка. Зейма поискала глазами с краю знакомые лица, не нашла, и, не раздумывая, вклинилась в людскую гущу, стремясь пробиться ближе к центру. Денис немедленно последовал за ней. На них стали обращать внимание и, увидев странное белое лицо Дениса, со страхом шарахаться в стороны. В результате, когда Зейма с Денисом пробрались наконец к центру, прежнего людского кольца уже не было – все эйлины столпились испуганной кучкой позади трех музыкантов, двое из которых еще продолжали самозабвенно дудеть в большие загнутые трубы, а третий замер, подняв колотушку над пузатым барабаном с бубенцами по краям, да так и забыл ее опустить, увидев перед собой странную парочку.
Но Денис уже не смотрел на музыкантов. Его внимание приковали к себе две фигуры, сидящие на низенькой скамеечке прямо посередине недавно существовавшего кольца веселящихся эйлинов. Это были мужчина и женщина, впрочем, даже не мужчина, а еще почти мальчик – угловатый и худой. Он был одет в красную рубаху, заправленную в красные же широченные штаны. А женщина, сидящая рядом… Что-то больно кольнуло Дениса прямо в сердце, но он боялся еще верить своему предчувствию… На середине такта замолчал вдруг один музыкант, сразу за ним другой, и Денис в наступившей полной тишине, на задрожавших ногах медленно подошел к женщине. Она была одета в широкое платье-балахон такого же красного цвета, что и у сидящего рядом парня. Ее черные руки безвольно лежали на коленях, голова была опущена так, что свешивающиеся с венка разноцветные ленточки закрывали лицо. Денис бережно взял голову женщины дрожащими ладонями и поднял ее. С черного, явно вымазанного краской или даже обыкновенной сажей лица на него смотрели синие, бездонные глаза Ирины. Но они были подернуты пеленой глубокой отрешенности и ничего не видели перед собой.
– Ира! Иришка! – закричал Денис, тормоша девушку за плечи. – Это я, Денис! Что с тобой?! Очнись!
Но стоило Денису на мгновение снять свои руки с девичьих плеч, как голова Ирины снова опустилась. Денис выпрямился и безумным взглядом обвел толпу эйлинов, все так же испуганно взирающую на происходящее.
– Что здесь происходит?! – заорал Денис. – Что вы сделали с Ириной?!
Он не сразу понял, что орет по-русски, чем привел эйлинов в еще большее замешательство. Но тут неожиданно на помощь Денису пришла Зейма. Она встала рядом с Денисом и сказала:
– Приветствую вас, эйлины! Вы не узнаете меня? Я Зейма, дочь Займы и Катура. Я вернулась к вам с берега тиурян, мой муж Юш вернул мне свободу в обмен на то, что я помогу этому человеку, – Зейма показала рукой на Дениса, – найти его женщину. Эта женщина – вот она, сидит перед нами в свадебном платье. Денис нашел ее, я выполнила свое обещание, данное мужу и, казалось бы, могу быть свободной. Но моя совесть не позволяет мне поступить так, ведь эта женщина не владеет своим разумом, а значит, она еще не вернулась к своему возлюбленному, ее нет с ним. Что же вы сделали, эйлины? Как могло это случиться? И с каких это пор свободолюбивые эйлины, уважающие свое и чужое достоинство, стали насильно выдавать девушек замуж? Неужели за тридцать лет моего отсутствия так все здесь переменилось? В таком случае я лучше вернусь к тиурянам. Неволя у них – справедливее вашей свободы!