Баба Дуся подкрутила фитиль в лампе, налила бурлящего кипятка себе и гостю, сыпанула какой-то душистой травки и продолжила свой рассказ, который захватил Костю полностью, и он уже совсем забыл про сон.
– Ну, пришло время Парашке освободиться от бремени. А повитуха у нас в деревне в то время была уже стара и глуха, как тетерев. Да бабы и сами справлялись, у всех детей не по одному, научились принимать младенцев. А та всё одно – тащится, чтоб какой кусок заработать. Ну, сунулась она к Парашке, как у той схватки-то начались, только мать её, Марфа, повитуху-то с порога выгнала. А утром бабку нашли под их окном без языка.
– Как это? – Костя вытаращил глаза.
– Паралич её разбил, видать, с любопытства на завалинку залезла, оттуда и сверзнулась, головой ударилась и повредилась. Ну, грешная, месяц промаялась, да и отошла к Богу. А Парашка, то ли от родов, то ли ещё от чего, только совсем умом тронулась. Мать кричала, что ушла девка её в лес вместе с младенцем. Больше уж мы Парашки не видели никогда. Правда, потом мужики сказывали, будто на болотах мелькала какая-то баба, а она ли была, неизвестно.
– Так и что? А лешак-то где? – заерзал Костя, не понимая, к чему вела разговор хозяйка.
– Что вы, молодые, такие скорые! Ты слушай-слушай, я же теперь перехожу к самому главному. Ну, прошло, значит, время. Уж и царский режим закончился, революция прокатилась, война гражданская заканчивалась. Ну, время было голодное, в лесах кто только не бродил, всё подчистую подбирали, вот и наладились как-то ребятишки наши за клюквой на болота. Ушли, значит; среди них и мой сынок был. Только чувствую я неладное, душа болит, ноет, и соседка прибежала, говорит, дескать, как бы с ребятишками чего худого не случилось. А тут они бегут из лесу, орут не своими голосами: «Лешак! Лешак!» Пока в чувство их привели, рассказали они, что подошли к болоту, а там, как из-под земли появился страшный человек. Все твердили одно: зубы наружу, глаз навыкате, второго вовсе нет, такое чудище описывали, куда тебе! Поверили мы! Если б один говорил, а то вся ватага твердила. Мужики взяли колья и – в лес! Только никого тогда не нашли. Потом, уже году в тридцатом, приехали охотники сюда. При чинах – сразу видно, важные. Ну, наше начальство их пытались отговорить, да куда тебе, и слушать не стали, посмеялись только, а председателя за такие разговоры обещали наказать. Ну, вот значит… Впятером они и отправились в лес, а вернулись втроем через день, все в тине, грязные, один так и плакал даже, видно, со страху. Ничего не говоря, уехали тут же, а потом милиция приезжала, ходили в лес, искали тех, двоих, да только как найдёшь, если в болоте утопли? Да и не особо лезли милицейские в болота. Им и самим, видать, страшно было. А тем, видно, лешак встретился, а иначе, отчего бы убегать? Ну, прошло ещё сколько-то годов, отшельника тогда уж давно не было видно. Может, и помер к тому времени, только мужики сказывали, что следы чужие всё ещё встречались. Ну, и к болотам уж никто не приближался больше. А через некоторое время приехал к нам этот… вот скажи-ка, как назвать того, кто травками да букашками-то занимается?
– Биолог? Зоолог? – подсказал Костя.
– Вот-вот! Этот… генбарий собирал! – кивнула баба Дуся.
– Гербарий, – осторожно поправил её Воронцов.
– Ну, да! Листочки да цветочки наклеивал на бумагу, да мушек всяких пришпиливал. Собрался он, значит, в лес, а мужики ему говорят, дескать, лешак там ходит! Он тоже только посмеялся и айда в лес, на самые болота. Нашли его через несколько дней, у края трясины. Весь целёхонький, только мёртвый! Лицо перекошено! Видать, сердце-то от страха лопнуло! Вот так! Думаешь, на этом всё закончилось? Если не спишь, продолжу!
– Нет-нет, что вы! Какой тут сон! Это так интересно! – Костя подпер кулаком щёку и стал слушать дальше.
– А-а, я тебе что и говорю! Вот я сама травки-то собираю, везде приходится ходить, да только врать не стану, лешака своими глазами не видела. Да и к болоту, надо сказать, не приближаюсь. Ну, так вот! Незадолго до войны мужики наши отправились проверить покосы, это у дальнего озера. А болота – это на пути, обходить приходилось. Ну, пошли, значит… Это я тебе буду рассказывать, как они говорили. Пока шли, а дорога-то всё по лесу, вдоль болота, далёкая, притомились. Ну, и решили, понятное дело, отдохнуть. Перекусили и задремали под кустиком. Двое их было: Иван и Павел, братья. Вдруг сквозь дрёму один из них, Иван, услыхал, будто ветка треснула. Слушает – брат похрапывает. Снова задремал. Опять будто кто идет, тихо так ступает, осторожно. Иван-то брата толкает, а тот отмахнулся и снова – в храп. Ну, этот присел, и оглядываться стал, а как голову-то повернул к кустам, батюшки светы! – баба Дуся всплеснула руками, – стоит за кустами кто-то в балахоне с капюшоном, надвинутом на глаза, лицо, что твоя стенка: белая-белая, а на нем вместо глаз одни черные щёлки, вместо носа – две дыры, а рот – щель широкая. Руку, значит, этот леший поднял, а пальцы скрюченные черные и когти, как у ворона, и так пальцем погрозил! Заорал Иван-то не своим голосом, а тот только хрипло так зарычал и – шасть в чащу, как его и не бывало! Иван побелел, а Павел-то, надо сказать, к тому времени уж очнулся и видел, как лешак этот убегал. Подхватились и мужики! Как домой добрались, едва помнят, и Иван-то с тех пор так и заикается. Пока слово скажет!.. Поверили тогда все, что есть кто-то, до сей поры, на болотах. Даже огоньки видели, мелькали там! И звуки стра-ашные такие доносились! Совсем бы в лес не ходили, да как жить без него-то?