– Больше никто не видел его, лешего этого? – с интересом спросил Костя.
– В лицо-то так близко – нет, а издалека видели и до войны, и после. И глуховчане видели – на болота-то за клюквой все ходили. Так тоже страху на них нагонял!.. Только описывали по-разному. Раньше, значит, как одноглазого, с зубами наружу! Это мой сын с ребятишками так говорили. А потом уже вроде: лицо белое, с черными дырами, это, как братья Черемисины увидели. Трудно решить, кто правду говорил! Да и то сказать: от страха-то, что только не покажется! – баба Дуся коротко перекрестилась. – А вот теперь расскажу тебе про убийство Анфиски. Или спать будешь? Пора, наверное, уже – глаза-то вон у тебя как прикрываются.
– Да, лучше лягу. Завтра много работы, надо выспаться! – Костя широко зевнул.
– Ну, хорошо! Завтра и договорим! Отдыхай, милок! – баба Дуся подтолкнула его к кровати за занавеской. – Утром разбужу! Спи спокойно! – и перекрестила.
– Кто первым обнаружил труп Гребковой? – Дубовик расположился за столом участкового в его небольшом кабинете в Правлении колхоза.
– Если не считать покойного Ботыжникова, то Надежда Терентьевна, – Кобяков открыл форточку, впуская свежий воздух в прокуренное помещение.
– А-а, это та, что… парторг?
– Она самая, они с Анфисой дружили последнее время, – кивнул участковый, – будете допрашивать её?
– Да, Степан Спиридонович, в первую очередь.
Ситникова держалась очень просто, о том, что произошло, рассказывала подробно, без нервозности, объяснив, что она уже успокоилась после смерти подруги, ведь прошло больше пяти месяцев с того памятного дня, хотя картина прошлого иногда будоражила мысли женщины.
Гриша болел уже целую неделю: простудился прошлой осенью на охоте, с той поры его всё чаще мучил кашель, и поднималась температура. Районный врач признал хронический бронхит и посоветовал беречься, но стоило Григорию почувствовать себя лучше, как он тут же забывал обо всех предписаниях врача, пока организм снова не давал сбой.
Анфиса, прибежав вечером домой из пекарни, где работала, и едва сбросив пальто, принялась топить печь. Дом хоть и не успел за день выстыть, но Гриша из-за болезни сильно мёрз. Приготовив ужин и согрев молоко, она накормила мужа и присела рядом с ним.
– Завтра пойду к Поленниковым за прополисом. Баба Дуся сделает тебе лекарство.
– Всё-таки ты обратилась к этой знахарке! – вскипел Григорий, заходясь в кашле. – Ты забыла, что она угробила моего брата?
– Я всё помню, только не она его угробила, а он сам себя обрек на смерть водкой. Ты лучше вспомни, скольких она спасла! И не отказывайся от её помощи, мёд – это всегда лекарство! Ну, добавит травок каких-то, я сама попробую, чтобы ты не сомневался. Лекарства тебе всё равно не помогают. – Женщина поправила мужу одеяло. – Отдыхай! А у меня ещё домашняя работа есть, лягу позже, – Анфиса задернула занавеску, отделяющую их кровать от комнаты, и взялась за свои дела.
В сенях послышались шаркающие шаги – пришла свекровь.
Женщины сели ужинать.
– Ты, Фиса, последнее время, что-то задумчивая стала, рассеянная, – посетовала свекровь невестке. – Аль что случилось? За Гришку переживаешь?
Анфиса ушла от ответа, лишь сказала женщине о том, что собирается за прополисом, чтобы сделать лекарство для мужа. Свекровь согласилась с ней.
– Пусть лечит Дуся, мед вреда не принесет. А что Гришка против старухи – убеди его, уговори.
Свекровь, разговаривая с невесткой, внимательно поглядывала на неё. Та, перехватив проницательный взгляд женщины, вдруг спросила:
– Мама, а вы не знаете такого… Горелова?
– Это кто ж такой? А? – свекровь подозрительно прищурила глаза.