И вот измена. Едва услышав про адюльтер, я не поверил. Что-то оборвалось в моем сердце. Мне стало холодно. Я до сих пор с содроганием вспоминаю застигнувшее меня чувство, отразившееся искажением на моем лице. Она же заметила это и улыбнулась. Её улыбка: наглая, самодовольная с легким прищуром оказалась невыносима. Не способный отвести взгляд от губ, ставших в одночасье мерзкими и безвозвратно чужими, я почувствовал, как старею, и силы покидают меня. Я был жалок, и не смог справиться с этой, столь обожаемой когда-то, обидой. А услышав его имя, эмоции захлестнули с головой. Что сыграло решающую роль – не знаю. Может быть, то, что жена специально назвала его в ласкательной форме, или то, что носитель этого гадкого имени был мне давно знаком и мною презираем. Скорее всего, как обычно говорят врачи, причиной болезни послужило все вкупе.
Я схватил ее за горло и с силой ударил о притворенную дверь. Та резко распахнулась, в петлях послышался невнятный скрип. Не разжимая хватки, я рванул её в противоположную сторону. На этот раз удар пришелся в притолоку. Жена едва успела сделать какое-то движение руками, чтобы закрыть лицо, или как-то сгруппироваться. Сколько раз я ударил её о притолоку, не помню, но в какой-то момент она просто перестала хрипеть и потеряла сознание. Ноги подкосились, и её шея выскользнула из рук. Изменница лежала на полу. Из рассеченной скулы текла кровь, одежда сбилась, волосы растрепались, запястье левой руки застыло в неестественном положении, будто я нечаянно его сломал. Да-да, нечаянно. Я же не хотел ломать ей запястье, во всяком случае, в тот момент такой цели у меня не стояло.
Оставлять тело на полу показалось мне слишком рискованно. В любой момент супруга могла прийти в чувство и убежать или вызвать полицию, а моя душа, хотя, скорее это были уже клочки, жаждала очной ставки. В чулане мне на глаза попался старый велосипедный замок с цепью. В коробке с изолентой и лампами лежал капроновый шпагат. Взяв лампочку, я стал рассматривать её печать, с указанием мощности и каким-то другими непонятными цифрами, после чего положил на место. Изоленту припрятал в карман.
Зайдя в ванную за тряпкой, чтобы вытереть кровь, мой взгляд остановился на железной крестовине слива. Стальное перекрестье выглядело весьма надежным, и в голове родилась идея. Положив бесчувственное тело, впрочем, бесчувственным оно стало задолго до этого вечера, в ванну, я пропустил через крестовину тонкую цепь. Затем, обмотав обнаженные лодыжки, защелкнул замок. Руки супруги я завел за спину и с помощью веревки тщательно зафиксировал запястья. Рот залепил изолентой, приподняв волосы и несколько раз обернув моток вокруг головы. Подергав цепь, и удостоверившись, что благоНЕверная никуда не сбежит, я вышел, притворив за собой дверь. Свет решил погасить, чтобы, включив по возвращению, насладиться, глядя, как она щурится и прячет бесстыжие глаза.
Тихий осенний вечер. Точь-в-точь под стать нашему пасмурному городку, где серые пятиэтажки перемешались с деревенскими домиками, а на улицах чаще попадались водопроводные колонки, чем работающие фонари. Вместо асфальта то тут, то там попадалась старая плитка в форме катушек, давно вздыбившаяся и скрывающая под собой грязные лужицы. Прогулка в таких местах напоминала поход по минному полю, когда из-под проседающей плитки с хлюпаньем вырывалась холодная вода и окатывала ноги.
Машину я купил пару лет назад. Так, чтоб была. Ездил мало. Автомобиль, словно тролль, прятался в кирпичном боксе и редко видел солнечный свет.
У человека, к которому я направлялся с туманными намерениями, я уже бывал. Новая двенадцатиэтажка, а мне – на восьмой, налево от лифта. Остановившись у подъезда, я выудил из-под сидения маленькую саперную лопатку, которую всегда возил с собой. Складная вещица приятно лежала в руке и зарекомендовала себя очень полезной. Из подъезда показалась дама с маленькой черной собачкой. Я прибавил шаг, код домофона был мне неизвестен. Спокойствие, только спокойствие. Оказавшись в доме, я еще не знал, как поведу себя дальше. Удачным считался любой исход, монета не могла упасть на ребро.