Излившись, Сольвейн ещё какое-то время подержал мальчика, заставляя почувствовать, как семя барра стекает меж его ягодиц. Потом отпустил — и стал разматывать верёвки на его руках. Когда путы упали, он взял правое запястье юного кмелта, покрытое глубокими вмятинами, и принялся медленно массировать, разгоняя застоявшуюся кровь. Теперь Бьёрд мог ударить его, но вместо этого он со стоном поднял левую руку и закрыл локтем глаза, будто ему было стыдно, что солнце смотрит ему в лицо. Вдруг, неожиданно для себя самого, Сольвейн поднял руку мальчика к своему лицу и поцеловал изуродованное верёвкой запястье. Потом отпустил — и, взяв другое, стал растирать его.
Бьёрд по-прежнему лежал с закрытыми глазами.
— Если ты попытаешься убежать, — сказал Сольвейн, — я буду очень сожалеть о том, что мне придётся с тобой сделать.
Разумеется, юный кмелт не понял слов — но, Сольвейн знал, понял значение сказанного. Говоря, он не прекращал массировать онемевшую кожу пленника — по-детски бархатистую кожу. Сольвейн лишь теперь заметил, какая она нежная на запястьях, на шее, в паху — и при этом ороговевшая на локтях, ступнях и ладонях. Этот мальчик много и тяжело работал. И эти следы у него на спине…
— Ты раб? Ты был рабом?
Бьёрд даже не подал виду, что услышал. Сольвейн выпустил его руки и перевернул пленника на живот. Парень вздрогнул — похоже, любовные игры его утомили, и он вовсе не жаждал их продолжения, — но Сольвейн лишь провёл пальцами по белым рубцам на его спине. Он видел когда-то похожие следы — их оставляли плети фарийских работорговцев, утыканные острыми стальными шипами.
— Тебя били плетью?
В неверном рассветном свету мальчишеская спина казалась особенно костлявой и худой.
— Если бы ты был моим сыном, — сказал Сольвейн, — твоей спины никогда не коснулась бы плеть. Я бы никому не позволил бить тебя, какое преступление ты бы ни совершил.
На миг ему показалось, что Бьёрд собирается ответить. Но нет — почудилось. Сольвейн встал, не пытаясь прикрыть своей наготы — и парень, которого впервые со вчерашнего утра не держали ни путы, ни чужие руки, резко перевернулся, сел и подобрался, притянув колени к груди. Судя по тому, как резво он это сделал, рана его почти не беспокоила. Сольвейн удовлетворённо кивнул — целебная мазь Хьёдвиг в который раз его не подвела.
— Ты, должно быть, голоден, — сказал Сольвейн.
Он сварил похлёбку, щедро накрошив в неё мяса. Пока готовил, поглядывал на пленника, сжавшегося в углу шатра, но тот теперь проявлял много меньше прыти. Сольвейн подумал, что, пожалуй, вполне можно связывать его только на ночь, а днём оставлять свободным. Куда он убежит отсюда? Ему не пройти мимо дозорных. Да и деревня его сожжена.
Как хорошо всё же, что он не из Кремь-яна…
— Ешь, — сказал Сольвейн, протягивая Бьёрду миску.
Бьёрд взял и принялся есть.
Сольвейн видел теперь, что это совсем молодой, не слишком рослый даже для кмелта, тощий парень, впрочем, с крепкими мускулами и явно не чуравшийся тяжкого труда. Ему наверняка найдётся дело в доме Сольвейна. Хьёдвиг придумает, чем его занять — лишний раб в хозяйстве не повредит. А он, Сольвейн, станет наведываться к мальчику ночами, не слишком часто, чтобы Хьёдвиг не вздумала ревновать. К рабыням и женщинам, которых он брал в походах, она не ревновала, так как знала, что лишь она одна способна ублажить его так, как он любит. Но то, что Сольвейн ощутил сегодня с юным кмелтом, было иным. Хьёдвиг умна — она поймёт, что мальчик может дать мужчине то, чего не способна дать женщина. А ведь она ещё не знает, какую власть над Сольвейном имеют эти глаза… серо-голубые глаза в пушистых светлых ресницах, прозрачные и пустые от глубоко запрятанного гнева.
Будто прочтя его мысли, Бьёрд вскинулся и встретился с Сольвейном взглядом. Сольвейн улыбнулся ему — и порадовался, что никто из собратьев не видел этой улыбки. Иначе назвали бы Сольваном…
Он встал и неторопливо оделся под неотрывным взглядом мальчишки. Смотрит на тело человека, который этой ночью сделал его своим… Нравится ли ему это тело? Сольвейн был высок и плечист, с развитым торсом и узкими бёдрами — женщины барра засматривались на него и завидовали Хьёдвиг. Правда, ныне, далеко от женских рук, длинные волосы барра, заплетённые в косы воина, спутались и сбились в колтуны. Он представил, как прикажет своему мальчику распутать и расчесать их — и вновь улыбнулся. Нет, ещё не сейчас. Уж скорее мальчишка вцепится в них, будто лесной кот.