Бьёрд не вскрикнул и тогда, только дыхание его оборвалось. Сольвейн зашарил ладонями по вздрагивавшему телу, обхватил и привлёк к себе. В голове колотила тысяча молотов; он никогда не был так измождён и иссушен, ни с Хьёдвиг, ни даже с голубоглазой кмелткой, которую взял точно так же, силой, в свой первый поход. Он внезапно понял, что было причиной стыда и вины, которые обуяли его тогда. И когда понял — в голове его взорвался белый водопад, всё обрушивая, всё сметая на своём пути.
Он брал, как истинный барра, но не умел сохранить.
Сольвейн приподнялся и перевернул тело, вздрагивавшее под ним. И увидел эти глаза. Увидел снова эти глаза, те самые, и смотрели они точно так же, как многие зимы назад…
И он знал теперь, что сохранить — это значит заставить их смотреть по-иному.
— Теперь ты мой и будешь моим всегда, — сказал Сольвейн сын Хирсира кмелтскому мальчику Бьёрду. — И даже если ты родился от моего семени и Драт проклянёт меня, мне на это плевать.
Так сказал — и притянул к себе всё ещё вздрагивавшего пленника, заключив в объятия, и прижал его к себе, и уснул.
Утром он проснулся, по-прежнему обнимая тёплое обнажённое тело. Бьёрд не спал и смотрел на него напряжённым, волчьим взглядом. Сольвейн слегка улыбнулся ему. Его желание тоже проснулось, и налитый кровью член упирался мальчишке в пах. Как это было старанно! Никогда прежде его так не возбуждало мужское тело. Сольвейн слегка отстранился, поворачивая Бьёрда на другой бок, так, чтобы он оказался к Сольвейну спиной. Руки и ноги мальчика всё ещё были связаны, так что сопротивляться как следует он не мог — да и не особенно пытался, когда Сольвейн нащупал пальцем судорожно сжатое отверстие и принялся неспешно растягивать его.
— Не противься мне, — сказал он вполголоса, зная, что парень не поймёт, но надеясь, что он правильно истолкует спокойный, миролюбивый тон. — Я не хочу причинять тебе лишней боли.
Бьёрд вздрагивал от его прикосновений, но молчал и не не делал попыток вырваться. Его глаза теперь были закрыты. Быть может, подумалось Сольвейну, он не первый раз в плену, и с ним уже делали такое. Может, потому он так противился, когда я привёз его… и потому так покорен сейчас. Впрочем, непонятно тогда, почему он всё ещё жив.
Осторожно и неторопливо Сольвейн ввёл свой член в задний проход мальчишки. В такой позе, да ещё и со связанными ногами, юный кмелт был узок и тесен, но Сольвейн не собирался входить глубоко. Он неспешно двигался, прикрыв глаза, растягивая наслаждение, поднимавшееся в нём медленной ленивой волной. Одна его рука обнимала плечо Бьёрда, друга рассеянно шарила по груди пленника, теребя соски. Это вовсе не походило на их ночное соитие, бешеное и свирепое. То, что происходило сейчас, почти не было насилием — во всяком случае, Сольвейну так казалось. Он опустил руку, поглаживая живот мальчика повыше повязки — и услышал странный звук, прохожий на сдержанный всхлип. Он открыл глаза. Ладонь его резко опустилась вниз — и упёрлась в твёрдый член Бьёрда. Тот вздрогнул от этого прикосновения и снова всхлипнул, а потом заёрзал, пытаясь отодвинуться, но Сольвейн лишь притянул его к себе крепче, войдя в него ещё чуть глубже — и замерев.
— А, — сказал он, — так тебе это нравится?
Парень лежал, крепко зажмурившись, из закушенной губы текла тонкая струйка крови. Сольвейн погладил его подбородок.
— Я не умею доставлять наслаждение, — сказал он. — Но попробую. Не суди меня строго.
Он вышел из мальчика, вызвав у того судорожный вздох, и перекатил его на спину. Потом развязал его ноги и развёл их в стороны. Утренний свет, проникавший в шатёр сквозь дымовое отверстие в куполе, кидал на вздрагивавшее юное тело ровный сноп солнечных лучей. Сольвейн внезапно словно впервые увидел это тело, которого вчера столько раз касался — и так по-разному касался. Он был хорошо сложен, этот мальчик, только чересчур исхудал. Сольвейн подхватил его под колени двумя руками и, задрав ему ноги, закинул их себе на плечи — так он делал с Хьёдвиг, и так очень нравилось Хьёдвиг. Бьёрд же выдохнул, замотал головой, крепко жмурясь и прижимая связанные руки к груди. Сольвейн стиснул его бёдра, не очень сильно, так, чтобы не причинить боли. Наклонил голову — и обхватил губами член юноши, зарывшись лицом в завитки волос, таких же тёмных, как его собственные.
Он услышал, как мальчик стонет, скорее протестующе, чем от наслаждения, но не остановился. И когда он наконец попробовал на вкус кмелтский мёд — то понял, что, если когорун снова спросит, Сольвейну будет чем усладить его слух.
И ещё понял, что не расскажет этого — никому.
Выпрямившись и утерев рот, Сольвейн перехватил задранные ноги Бьёрда покрепче — и ввёл свой член в его тело, лишь скользнув взглядом по опадающему после экстаза члену и пристально глядя в напряжённое запрокинутое лицо. Потом задвигался, резче и быстрее, чем когда они лежали на боку, но не так грубо, как ночью. Бьёрда подбрасывало от каждого толчка, он стонал, уже не пытаясь сдержаться, из-под опущенных век текли слёзы. Сольвейн подумал, что ошибался. Этого мальчика прежде никогда не брали мужчины — а если и так, это не были барра.