— Здорово, — заметил Хэрольд.
Альбани кивнул, а в его блестящих карих глазах засветилась грусть.
— Тогда у опытного Наводчика было столько работы, что он не мог справиться. Иногда он так много получал от своих клиентов, что сам становился Охотником.
— Разве это так дорого? — удивился Хэрольд. — Я думал, для этого надо лишь иметь оружие.
— Дорого обходится не сама Охота. Главное — не относиться к ней настолько серьезно, чтобы забывать обо всем остальном. Для большинства Охотников выступать лишь в этой роли довольно трудно. Необходимость работать где-то еще оставляет меньше времени на Охоту, заставляет жить по жесткому графику, человек срывается, попадает в ловушки и засады. И все из-за того, что надо работать! Мы в Охотничьем Мире не очень-то любим работать.
— А как же вы живете?
— Каждый год налоговое управление производит расчет, сколько бы получал каждый зарегистрированный Охотник, если бы уделял все время Охоте, и правительство выплачивает ему определенную сумму Так называемый отрицательный налог на доход Почти все его получают. Кроме того, за каждое зарегистрированное Убийство выплачивается премия.
— А как же правительство может себе такое позволить? Ведь оно, наверное, поддерживает таким образом половину населения!
— Все рассчитано до мелочей. Охота — главная приманка для туристов и основная статья доходов. Благодаря ей на Эсмеральду стекаются деньги, поэтому правительство делает все возможное для сохранения фондов поддержки Охотников и Наводчиков. К сожалению, это лишь капля в море, я по себе знаю.
— Правда? — удивился Хэрольд. — А вид у вас — как у преуспевающего человека.
— Надо же марку держать. Но сейчас я сижу на мели. Почти все деньги потратил на развлечения. К ним привыкаешь быстрее, чем к Убийству. Я предаюсь самому сильному из пороков — карточной игре.
— А разве вы не можете бросить играть?
— Наверное, нет. Во всем мире нет таких правил игры, как на Эсмеральде. Азартные игры на нашем острове не только разрешены, но иногда и обязательны.
— Правительство заставляет вас играть?
— Большинство из нас заставлять не приходится. Тяга к риску в крови каждого эсмеральдца.
— А что происходит с теми, кто проигрывает?
— Если они проигрывают слишком много, их ждет банкротство.
— А потом?
— Те, кто оказался полным банкротом, занимают места на самой нижней ступеньке социальной лестницы. У них нет денег, им никто не дает в долг, все их имущество переходит в собственность государства, а сами они становятся государственными рабами.
— Рабами? Не может быть! В наше время рабства не существует!
— Разве? — иронично спросил Альбани и повернулся к бармену. — Чарльз, расскажи мистеру Эрдману про рабство.
— С удовольствием, — радостно откликнулся тот.
Это был лысый мужчина с огромным животом и плоским, как тарелка, лицом. Бармен вытер здоровенные красные руки о замызганный фартук в синюю и белую клеточку.
— Я расскажу вам все, как оно есть на самом деле. Видите кольцо? — Он протянул Хэрольду ладонь. — Это знак государственного раба.
На вид это было обычное кольцо из какого-то черного блестящего материала — возможно, эбонита — с блестящим камешком.
— Весной исполнится три года, как я стал рабом, — продолжал Чарльз. — Пять карточных долгов — вот как я сюда попал. Во время туристского сезона должен работать в этой гостинице. В остальное время проверяю грузы на государственной таможне.
Хэрольд не знал, что и сказать. Как можно расспрашивать раба, как тот относится к рабству? Было бы понятно, если бы он испытывал стыд. Но у Чарльза и мысли об этом не было. У Альбани тоже.