— Сто вы зелаете?
— A-а... мистер Лумис дома?
— Затем он вам?
— По личному делу, — сказал Кромптон.
— Ты мне не нлависся, — сказал ребенок.
— Гвендквайфер! — раздался женский голос за спиной у девочки. — Иди, пожалуйста, сюда.
Девчушка скрылась. Темноволосая, яркая и очень привлекательная молодая женщина выглянула наружу, посмотрела на Кромптона.
— Кто вы такой?
— Меня зовут Кромптон. Мне нужно видеть мистера Лумиса по делу, одинаково важному для нас обоих.
— Если вы кредитор, забудьте о нем: он разорен.
— Нет, ничего общего с его кредиторами я не имею, — сказал Кромптон.
Из глубины дома послышался мужской голос:
— Пропусти его, Джиллиам. Я с ним потолкую.
Дверь открылась. Мистер Лумис посмотрел на мистера Кромптона.
Потрясающая сцена!
Две части одной личности узнают друг друга моментально и в любом обличье. Происходит это всегда одинаково, почти с безболезненным напряжением, как при яркой вспышке света. Парадоксальный миг одновременного влечения и отталкивания, а сказать что-нибудь — не получается, непроизнесенные слова замирают на устах. Ведь и в самом деле — что можно сказать, когда пройдет первоначальный шок? Начать панибратски: «Привет, пропавшая частица моей персоны! Рад тебя видеть, входи и снимай ботинки...»? Или более осторожно: «О, вы снова заглянули ко мне! Надеюсь, на этот раз вы будете вести себя прилично...»
Итак, два фрагмента одной личности вперились взглядом друг в друга. Кромптон заметил следы увядания дюрьерова тела. Он смотрел на прекрасное тонкое лицо Лумиса, правда, несколько расплывшееся, склонное к полноте. Не остались незамеченными и поредевшие прямые каштановые волосы, искусно причесанные, и яркие глаза со следами косметики на веках, и сластолюбивый изгиб губ, и расслабленная манера держаться.
Это был законченный стереотип сластолюбца, человека, живущего только ради своих удовольствий и неги. Здесь властвовал сангвинический Дух Огня, вызванный слишком горячей кровью, которая возбуждает в человеке беспричинную радость и чрезмерное влечение к плотским утехам. Здесь царил принцип всепоглощающей чувственности, свободной от таких жизненно важных составляющих, как разум и энергия. В Лумисе сосредоточились все потенциальные способности Кромптона к наслаждению, преждевременно отнятые у него и воплощенные в этом человеке; в нем была чувственность, первородная, чистейшая чувственность, которой так недоставало Кромптону, его телу/разуму.
Этот принцип голого наслаждения, который Кромптон всегда представлял себе существующим как бы in vacuo[14] оказался наделенным собственными чертами характера, не говоря уже о неожиданном осложнении в лице жены и дочери.
— Так, так, так, — насмешливо сказал Лумис, покачиваясь с пятки на носок. — Я предполагал, что рано или поздно вы обязательно здесь появитесь.
— Что это за слизняк? — спросила Джиллиам. (На самом деле она употребила слово nmezpelth из транстаньянского слэнга, почерпнутого ею из лексикона ее отца-чечеточника. Nmezpelth означает «пораженный плесневым грибком», а в переносном смысле — «унылое повторение неприятных телодвижений».)
— Это мой единственный родственник, — сказал Лумис.
Джиллиам подозрительно осмотрела Кромптона.
— Он что, троюродный брат?
— Боюсь, что нет, — сказал Лумис. — Биологически он скорее представляет собой комбинацию из моего брата и отца. Вряд ли найдется какое-то слово, выражающее наши родственные отношения.
— Но ты же утверждал, что ты сирота!
Лумис пожал плечами.
— А ты говорила мне, что ты девственница.
— Ублюдок! Что все это значит?
— Что ж, такие вещи в конечном счете всегда вылезают наружу, — сказал Лумис. — Джиллиам, я должен покаяться перед тобой. Понимаешь, я не настоящий человек. Я всего лишь часть личности этого человека.
— Вот смех-то! — воскликнула Джиллиам и неприятно расхохоталась. — Ты же вечно похвалялся, какой ты великий человек, а теперь я узнаю, что ты и не человек вовсе!
Лумис улыбнулся.
— Моя дорогая, ты не могла удовлетворить даже дюрьерово тело; избави бог, если бы я оказался полноценным человеком!
— Ах так! — взвизгнула Джиллиам. — Ну, это уж слишком! Будь ты проклят! Детка, мы уходим, тебя здесь не ценят!
— Давай, иди ночной официанткой в свое кафе «Последний шанс», где я тебя подцепил! Это, без сомнения, тебе больше подходит!
— Ухрдим! За вещами я пришлю! И адвоката тоже!