Когда подошла запыхавшаяся Неонила Петровна с Рустиком, он уже был спокоен и готов. Взял внука на руки, крепко поцеловал в тугую холодную детскую щёчку. Понёс его к вагончику, где приветливо по-вчерашнему светились окошки.
– Вань, ты куда?! – рассердилась Неонила Петровна. – Последний ум пропил? Мы же к Коструйкиным на юбилей!
Иван Кирсаныч так и встал посреди дороги. Утёр ладонью мокрый лоб («Ф-фух»), постоял. И нечётким строевым шагом последовал за супругой. На юбилей к Коструйкиным.
«КОПЕЙКА»-ПРИЗРАК
Василий Лукич работал на заводе фрезеровщиком. Предвосхищая пустые игривые вопросики, сразу уточним: фрезеровщиком традиционной сексуальной ориентации. Василий Лукич «Нашу Рашу» и прочие молодёжные хихоньки да хаханьки не смотрел, потому странному вопросу удивлялся, после привык – только уши полыхали, малиново просвечивая на солнце.
Уши у него, при его щуплой комплекции, были действительно выдающиеся: просто парили в воздухе, зонтиками топорща жиденький венчик волос вокруг лысины. Казалось, для передвижения Василию Лукичу стоило лишь перебирать маленькими, едва касающимися земли ножками – а уши, как паруса, перенесут его в нужное место.
Сколько насмешек от товарищей по работе вытерпел Василий Лукич – насчёт зонтика, летучей мыши и Чебурашки, а также насчёт замечательной прозрачности ушных раковин (как пособие по анатомии, можно схему кровеносных сосудов изучать). Не оставалась незамеченной излучающая тихое сияние лысина: не потому, что с ней светло, а потому что с ней не надо света… Он только смущённо улыбался доброй слабой улыбкой, показывая беззубый рот («Два клоуна шатаются, третий пляшет»).
Над зубами рабочие не смеялись: у самих рты не сверкали голливудскими улыбками. Василий Лукич не курил, в домино и шашки-шахматы не играл. Но всегда, едва различимый в крепком синем дыму, стоял в уголке курилки за спинами игроков и улыбался своей славной беззубой улыбкой, иногда морща носик и смешно чихая.
Он привык и любил слушать мужицкие солёные разговоры, густо приправленные матерком.
Перемывали косточки начальству: новый директор купил дочке-школьнице Ленд Крузер, размером с хороший автобус. Как принято, бампер украшал страхолюдный кенгурятник: расчищать дорогу среди машин и людей, как среди дремучего леса. Соплюха шла – нос в небо, чтобы не видеть обрыдлевшее быдло.
Дотягивалась до дверей, кое-как, пыхтя, вскарабкивалась в салон – остряки предлагали приварить трап – хлопнув дверцей, уносилась, визжа тормозами и заносясь на поворотах, давя разложенные напротив заводской проходной коробки с петрушкой и прочими огородными дарами – только бабки-торговки кидались врассыпную.
Потом разговор в курилке переходил на машины, грибы, рыбалку, политику, жён и любовниц. И все, разумеется, были в этом деле вне конкуренции, все – половые гиганты и секс-машины.
Василий Лукич слушал и тихо улыбался. У него никогда не было любовницы, а была жена Анна Ефремовна, значительно превосходящая его в весовой категории, и три дочери-погодки. «Бракодел», – хлопали по плечу товарищи.
Он очень хотел сына, маленького Васильевича – чтобы научить его водить старенькую «копейку», возиться в её железном организме. Потом париться в огородной баньке, вместе рыбачить, мастерить что-нибудь за верстаком…
Он и после третьего младенца женского пола был настроен экспериментировать до победного конца – но взбунтовалась Анна Ефремовна. В прямом смысле взбунтовалась: зашила трубы – запечатала, захоронила в недрах просторного живота не рождённого, не зачатого, не завязавшегося опылённой человеческой семяпочкой маленького Васильевича.
Дочки в малолетстве были вылитые маленькие Анны Ефремовны: эдакие тяжёленькие упитанные кабанчики. На Василия Лукича походили разве что младенческой плешивостью. Он поил их укропной водичкой, массировал беспомощные напружившие животики, опорожняя от сладкого молочного душка. Часами сидел у кроваток и удивлялся и умилялся крошечности и настоящести носиков, губок, пальчиков. Не смея целовать («Инфекцию занесёшь!»), незаметно, недоверчиво трогал пальцем пушистые щёчки – пока Анна Ефремовна не привлекала его к стирке, готовке кашек и пюре, купанию, гулянию.
Потом дочки вытянулись, похудели, ручки и ножки стали как палочки. Потом снова, в нужное время в нужных местах, стали наливаться молодыми упругими соками. Так что всё, в общем, шло нормально, в соответствии с природой. Но Василий Лукич не соглашался, негодовал, топал ногами, протестуя против природы.