– Боги-боги-боги, – стуча зубами, медленно отходил воин, с ужасом глядя в лицо мага.
Кин был удивлен не меньше, но не боялся.
Лицо мага ходило большими и малыми волнами, вздымалось шишками, и то принимало вид пасмаский, то оридонский, то холкунский, а то и брездский. Лишь его глаз, большой и абсолютно черный оставался неизменным.
«Приди ко мне!» – услышал в голове его призыв Кин. – «Приди, ибо я слаб. Храни мои силы! Стань ближе, как можно…»
Кин подошел к нему и сел прямо подле тела.
– Боги-боги-боги, – продолжал пятиться за его спиной оридонский воин.
«Я нынче видел все, что должно видеть андину здесь», – начало проявляться в сознании Кина, – «я видел записанное и его исполненье, но видел я и волю, которая вершила и писала судьбины данной земли. Острое перо видел я сегодня. Их бой был прекрасен. Побились они, как никогда не бились предрешенность и воля промеж собой, и оба пали. Не верь отныне Зиумту, не бойся Вадана, ибо переписать надлежит лиамиги Зиумта, а Вадан пришел не за тобой, но за мной. И жертва моя больше твоей, и он удовлетвориться ей, ибо не справедливо иное.
То меня радует, но слушай же. Я слышу барабаны Вадана. Они призывают меня во тьму. Так, слушай же…
Сегодня все начнется по-другому, и власть нас, магов, будет равна власти вас, оридов, ибо не может больше быть для нас ничто предписано. Пророчество исполнилось, и Зиулт изломает все свои лиамги. Он выбросит все краски, что уготовил для сих мест и для тебя. Нет больше здесь для вас от него предписанья. Лишь от тебя зависит, свершится ли вторая часть пророчества. А первая свершилась…
Я последний оридонец среди магов. Больше же среди них нет нас, и помни, что тебе было уготовано стать мне вторым верным братом. Но Острое перо влетело в глаз промыслов божьих, и промахнулся их удар. Остались править Оридонией чужие нам. Сверкающие, имя им, Ярчайшие. Не видел истинного вида их никто, даже и я. Там, где они живут, откуда к нам приходят, те земли мы зовем Прозрачными землями. Теперь одни остались вы супротив них, и то мне страшно, что понял я: недаром кровавого мага привели сюда неведомые силы. Лишь Сверкающие быть ими могли. И та стрела, что меня нынче убивает, она принадлежала Горнобогу. Не слышали мы про нее великую эпоху. Как оказалась она в Эсдоларге?.. Слышней все барабаны для меня…. Слушай же внимательней…
Теперь будет война. Война такая, какую не видела ни Владия, ни Оридония, ни Красноземье. Все повторится как тогда, когда мир заново был порожден. Не дай иссякнуть силам в оридонцах, не дай иссякнуть силам у владян, не уничтожь и красноземцев, ибо пока дерутся они промеж собой, не будет войн великих магов. Когда ж случится та война, то нет спасенья, и не будет никому, от сил, которые взовьются в небеса над вами.
Я породил последнее Острое перо. Оно твое… оно твое… ты слышишь?»
«Да, я слышу тебя, андин-дааб», – подумал Кин.
«Слышишь ли? Барабаны зовут меня… тьма… тьма», – на этом и закончилось.
Кин поднялся на ноги. Внезапно тень промелькнула над его головой, и он ощутил, как нечто нежное, но в то же время мощное опустилось ему на голову.
Ближайший воин вскинул лук и в ужасе смотрел на голову Хмурого.
– Нет, – сказал Кин.
– Нет, – подскочил к оридонцу Бурз, – это дааб. Рагбар, дааб сел на главу твою! Рагбар, о-о-о… – И брезд опустился на колени. За ним опустились на колени и ориды.
Птица снова взлетела, держа в когтях тяжелый шлем, сбросила его и снова опустилась на голову оридонца. Ее лапы вмиг стали мягкими, а теплое тело привнесло в уставшего Кина великие силы и ясную мысль. Своими крылами птица закрыла его лицо с боков и вмиг окаменела, отливая сине-черными прожилками. Кин не чувствовал веса ее тела, словно бы это был его собственный вес.
Туман медленно рассеивался, и за его пеленой яркими лентами прорезались солнечные лучи. Они выкашивали сизость и удушающий смрад поля боя, освещая его живительными красками.
Половина долины была сокрыта под многометровой толщей воды. Эсдоларг превратился в остроконечный остров посреди громадного озера. Тысячи трупов плавали в нем, отравляя кристально чистую воду.
Кин видел, что на скале, что раньше была башней крепости, еще теплилась жизнь. Там ходили, сидели и лежали те, кому посчастливилось выжить.
– Как поменялось все, – проговорил Бурз.
– Все поменялось, и каждый из нас, – проговорил Кин. Он смотрел на поседевшие волосы брезда и в его молодое лицо, на котором жизнь отпечаталась в морщинах вперемежку со шрамами.