Та с волнением приняла подарок, вздрогнула, почувствовав его живой трепет у себя в руках, замерла на миг, купаясь в покое, ко-торым тот встречал свою новую хозяйку. Потом, с надеждой и страстной мольбой она повернулась к мужу, спрашивая его согласия, когда же тот еле заметно кивнул, вздох облегчения легким облаком сорвался с губ женщины. Ее глаза наполнились счастьем.
– А теперь нам пора отправляться в путь, – колдунья расправила плащ, прикрывая им укутанного в одеяльце младенца.
– Подождите! – встрепенулся трактирщик. – Куда же вы? Оставайтесь у нас! Мы будем рады…
– Мы не можем, – качнула головой колдунья.
– Но… – Горивек даже растерялся, когда ему казалось само собой разумеющимся, что гости примут его приглашение и пробудут в трактире достаточно времени, чтобы он смог их отблагодарить. – Вы не должны! Только не сейчас! Он не сможет идти с обожженными но-гами! – Горивек повернулся к смуглолицему, который уже медленно, тяжело опираясь о плечи колдунов, поднялся и с трудом, сильно хромая, сделал несколько шагов в сторону леса.
В глазах женщины отразилась глубокая боль. Но она лишь пок-репче прижала дочку к груди и качнула головой: – Ему придет-ся. Мы не можем ждать, пока раны заживут.
Пойми: ребенку мало войти в мир, ему надо стать в нем своим. Ведь вы тоже, ожидая рождения, зовете священника, а потом он ведет родителей и малыша в храм, чтобы в тело вошла святая душа. Почти так же делаем и мы… – она двинулась вслед за мужчинами, увлекая за собой замеш-кавшуюся возле сверстницы воспитанницу.
– Спасибо… Спасибо вас за все! – люди низко, до самой земли поклонились колдунам.
И те на миг остановились, обернулись.
– Прими последний совет, – тихо проговорил молодой колдун. – Ес-ли хочешь, чтобы удача пришла в твой дом, испроси у бога для себя другое имя. Все твои беды не от судьбы, а лишь от него.
Они ушли, скрылись за деревьями, а люди все продолжали молча смотреть им вослед.
– Да, – вздохнул, наконец, трактирщик. – Кто бы мог подумать… – и он двинулся к дому, прикидывая, как будет лучше поступить: самому сходить в ближайшую церковь, или не искушать судьбу и дождать-ся, когда бродячий монах или проповедник остановится в их тракти-ре.
Во всяком случае, он решил сменить имя как можно скорее, и, кто знает, может быть, тогда удача действительно повернется к нему лицом.
Старуха подошла к девочке, обняла ее за худые, острые плечи.
– Что с тобой, Таюшка? – ласково, как никогда раньше, спросила она.
– Не знаю, бабушка. Наверное, будь я посмелее, ушла бы с ни-ми. Они такие… волшебные! Когда они рядом, на душе спокойно и тепло.
– Они бы не взяли тебя. И правильно б сделали. Ты же зна-ешь, чем закон грозит вероотступникам.
– Но почему? Это же несправедливо!
– Ох, Тая, Тая… В мире много несправедливого… Пойдем, стано-вится холодно.
– Бабушка, они ведь еще вернутся?
– Кто знает… – начала она, но в глазах девочки горел та-кой яркий огонь веры и надежды, что старуха не посмела погасить его. – Может, придут другие. Колдуны – не редкие гости в трактирах.
– Нет, эти были особенные.
"Да, дитетко, – думала старуха, глядя на девочку. – Особенные. И мы не сможем теперь жить так, как раньше, ибо горящий в их серд-цах огонь отогрел наши души, которые, научившись заботиться и лю-бить, уже не смогут замерзнуть вновь".
Глава 2
Колдуны уходили все дальше и дальше в лес.
Насквозь промокшие, поседевшие и потерявшие половину своих роскошных шевелюр деревья расступались перед ними, втягивая длин-ные, похожие на огромных дождевых червей корни под землю. Кусты отодвигали колючие ветки, боясь ненароком поранить желанных гос-тей. Земля вокруг лежала жирной, чавкающей кашей, но узкая тропка под ногами странников оставалась совершенно сухой и такой чистой, словно добрая хозяйка, готовясь к встрече, расстелила дорожку.
Где-то после полудня они вышли на небольшую, окруженную хо-роводом берез, полянку. Видя, что раненый, держась из последних сил, все сильнее наваливается на плечи поддерживавших его колду-нов, Дубрава решительно остановилась:
– Всё. Нужно передохнуть, – она передала дочку в руки воспитан-ницы, а сама подошла к молодому колдуну, которого спутники успели усадить на ствол поваленного ветром дерева, взглянула на набухшие, пропи-тавшись кровью, тряпицы, укрывавшие ступни босых ног, когда любая обувь, сколь мягкой и удобной ни была, обернулась б лишь новой пыткой.
– Я сменю повязки, – сказала она.
– У нас нет на это времени, – переведя дыхание, ответил тот. Он быстро провел ладонью по лбу, смахивая пот.
– Ты устал…! – не в силах дольше скрывать боль, горевшую у нее в глазах, взмолилась Дубрава.
– И что же? До заката нам еще много предстоит пройти.
– Тогда позови драконов, ты же можешь, я знаю! Пусть они пе-ренесут нас. Или прикажи Ясеню и Власу сделать носилки…
– Послушай, женщина, – он, наконец, поднял черные, глубокие как бездна глаза, устремив пристальный взгляд на колдунью, – ты что же, хочешь, чтобы твоя дочь осталась безымянной? Если нет, не мешай мне! – и отвернулся.
– Я не могу смотреть, как ты страдаешь…! Черногор, я очень люблю дочку. Но ты…
Ты так много для всех нас значишь! Ради те-бя я готова…
– Замолчи! – его голос стал резким, словно порыв ветра.- И даже думать не смей!
Я должен ввести ребенка в храм! Ее судьба – превыше всего!
– Мне трудно спорить с сильнейшим из Старших… – прошептала Дубрава. Она склонила голову, пряча катившиеся по лицу слезы.