Кошки, несущие охрану храма, бесшумны и всегда начеку; они похожи на ночные тени. Если кто-то посягает на драгоценности, которые кошка сторожит, она прыжком вылетает из темноты и вцепляется налетчику в руку. Если человек тотчас не бросит украденного, другая кошка прыгает ему прямо на шею. У этих кошек когти в два раза длиннее, чем у обычных, и если уж они вцепятся, то не отпустят. Собак, повторяю, можно устрашить, приручить или отравить. С кошками этот номер не проходит. Они способны обратить в бегство самых лютых бульдогов. И когда кошки несут охранную службу, они подпускают к себе только тех, кого хорошо знают.
Мы продолжали прогулку. Миновав деревню Шо и мост Черепах, мы подошли к дому Доринг, рядом с китайской миссией. По дороге лама Мингьяр Дондуп сказал мне:
– Прибыла китайская миссия. Надо посмотреть на этих людей. Нам необходимо знать, что и кого они представляют.
Мое первое впечатление было неблагоприятным. Китайцы расхаживали по залам с вызывающим видом, кругом были навалены ящики, коробки. Кроме того, было столько оружия, что его хватило бы для небольшой армии. Благодаря юному возрасту я смог позволить себе подкрасться и довольно долго наблюдать за китайцами через открытое окно. Наконец один из них поднял голову, заметил меня и завернул такое ругательство (чисто китайское), которое, если ему верить, не только ставило под сомнение честность всех моих предков, но и начисто отказывало мне в будущем. Он тут же стал искать, чем бы в меня запустить, но я исчез так же бесшумно, как и появился.
Когда мы снова очутились на дороге Лингхор, я сказал учителю:
– Вы заметили, какие красные у них ауры? И как они размахивают ножами?
Всю дорогу домой лама Мингьяр Дондуп был так погружен в свои мысли, что едва ли меня слышал.
– Я долго думал о китайцах, – сказал он мне после ужина, – и я хочу предложить Неоценимому использовать твой исключительный дар. Ты сможешь за ними понаблюдать, стоя за ширмой?
Я ответил:
– Если вы считаете, что я смогу это сделать, то я смогу.
На следующий день я не видел учителя, но через день он позанимался со мной лишь до обеда, после чего сказал:
– Пойдем, Лобсанг. Возьми этот шарф высшего достоинства. Не надо быть ясновидцем, чтобы догадаться, куда мы идем. На сборы тебе десять минут и приходи в мою комнату. А мне еще надо перемолвиться с настоятелем.
И снова мы отправились по крутой тропинке вниз. Выбрав самый короткий путь по юго-западному склону, мы очень быстро добрались до Норбу Линга, или парка Жемчужины. Далай-лама очень любил этот парк и проводил здесь большую часть досуга. Это можно понять. Внешний вид Поталы великолепен, но внутри, из-за недостаточной вентиляции и чрезмерного количества непрерывно горящих масляных ламп, чрезвычайно душно. За многие годы на полах скопилось много масла. И уже не одному достойному ламе случалось, величественно шествуя под сводами храма, наступить на припорошенное масляное пятно, поскользнуться и упасть, издав при этом возглас, соответствующий не столько священному сану, сколько анатомическому месту и силе его удара о каменный пол. Возможно, именно поэтому Далай-лама предпочитал проводить по возможности больше времени в Норбу Линга. Зачем напрасно рисковать и становиться предметом унизительного зрелища?
Жемчужному Парку было не более ста лет, и его окружала каменная стена почти четырехметровой высоты. Внутри сиял золотыми куполами Дворец, состоявший из трех зданий, занятых администрацией. Внутренний участок был отведен под сад, окруженный второй стеной. Здесь отдыхал Далай-лама. Бытовали слухи, что чиновники не имеют права туда входить, однако это неправда; там им запрещалось лишь заниматься делами. Мне приходилось бывать в том саду раз тридцать, я его хорошо знал. В саду было великолепное искусственное озеро с двумя островками, на которых находились летние резиденции Далай-ламы. Доступ к резиденциям осуществлялся с северо-западной стороны по широким дамбам, вымощенным камнями. Далай-лама часто бывал то на одном, то на другом острове, проводя долгие часы в ежедневных медитациях. Внутри парка размещались также помещения личной охраны Далай-ламы, насчитывавшей пятьсот человек.
Именно сюда направились мы с ламой Мингьяром Дондупом. Это был мой первый визит в Норбу Линга.
Миновав ухоженные сады, мы вошли во внутренний эрмитаж через великолепные ворота. Птицы невообразимых видов порхали над землей и деревьями. Они даже не обратили на нас внимания; мы, в свою очередь, тоже старались их не потревожить. Спокойное зеркало вод отражало в себе окружающую красоту. Каменная дамба недавно была выбелена известью. Мы направились на дальний остров, где Далай-лама пребывал в глубокой медитации. При нашем приближении он поднял глаза и улыбнулся. Опустившись на колени, мы положили шарф к его ногам, и он пригласил нас занять места рядом с собой. Он позвонил, чтобы нам принесли чаю, – без чая ни один тибетец не начнет разговора. Подождав немного, он заговорил со мной о животных парка и обещал все показать.
Подали чай. Далай-лама взглянул на меня и сказал:
– Наш друг Мингьяр сказал, что тебе не понравились ауры членов китайской миссии. Он говорит, что они вооружены до зубов. Твой учитель говорит, что ясновидение тебя никогда не обманывало. Что ты думаешь об этих людях?
Вопрос Далай-ламы привел меня в замешательство. Кроме ламы Мингьяра Дондупа, я никогда и никому не рассказывал о том, как я понимаю цвета ауры. Я считал, что если кто-либо не может самостоятельно трактовать значение цвета ауры, то и разговаривать с ним на эту тему не следует. Но как сказать об этом главе государства, который сам не обладает ясновидением?
– Уважаемый Милосердный Заступник, – отвечал я, – я недостаточно подготовлен в искусстве чтения ауры чужеземцев и, следовательно, недостоин высказывать свое мнение.
Но слова эти не убедили Далай-ламу, и он сразу же возразил:
– Ты тот, кто обладает особым даром от рождения. Этот дар – наследие далекого прошлого; кроме того, он усилен Древним Искусством – тебя специально готовили, и ты отнюдь не новичок в этом искусстве. Поэтому твой долг – рассказать мне обо всем, что видел. Я тебя слушаю.
– Уважаемый Милосердный Заступник, у этих людей дьявольские намерения. Цвета их аур указывают на вероломство.
Говорил я недолго, но Далай-лама, казалось, услышал то, что ожидал услышать.
– Хорошо, – сказал он, – ты повторил то, что мне уже говорил Мингьяр. Завтра ты устроишься вот за этой ширмой и понаблюдаешь за китайцами во время приема. Нам следует знать их намерения. Теперь иди за ширму и постарайся притаиться. Мы должны быть уверены, что тебя не заметят.
Поскольку ширма не полностью меня скрывала, слуги слегка передвинули китайских львов; теперь я совершенно не был виден. Провели репетицию визита, вызванные для этого ламы играли роль китайской делегации. Они усиленно старались обнаружить мой тайник. Меня удивили мысли одного из них: «Если я его обнаружу, то меня повысят в звании!»
Но, как ни старались, они меня не нашли: искали, да не там. Наконец Наимудрейший выразил свое удовлетворение и позвал меня. Некоторое время он меня инструктировал, затем сказал, чтобы мы пришли сюда завтра. Китайцы приехали в Лхасу с целью навязать нам свой договор. С этой мыслью мы ушли от Далай-ламы и с ней вернулись в Шакпори.
На следующий день к одиннадцати часам, проделав уже известный нам крутой спуск, мы снова вошли во внутренний двор Норбу Линга. Далай-лама встретил меня улыбкой и сказал, что мне следует подкрепиться – к этому я всегда был готов! – прежде чем спрятаться. По его приказанию подали деликатесы – консервы из Индии. Я не знаю, как назывались эти продукты, знаю только, что они прекрасно заменили мой обычный рацион из тсампы, чая и репы. Подкрепившись основательно, я почувствовал, что теперь легко выдержу сеанс неподвижности. Абсолютная неподвижность – обязательное положение для медитаций. Для ламы застыть в неподвижности не составляет никакого труда. С ранних лет, а точнее с семи, меня учили сидеть неподвижно в продолжение многих часов. С этой целью на голову устанавливают зажженную масляную лампу, и ты должен сидеть в позе лотоса до полного расхода масла, то есть около двенадцати часов. Так что трех-четырехчасовой сеанс не представлял для меня никаких трудностей.