Все было не так, как вы читали в книгах. Это не была левитация или астральная проекция. Тела просто не стало. Оно стало "духом", за неимением лучшего слова. Плоть распылилась, оставив бестелесное сознание плыть в ночном воздухе. Я приземлялся в спальнях, захватывал целые спящие семьи. Я нападал на женщин в их квартирах, двери которых они считали надежно запертыми. Мой мир. Мой сон. И моя воля, как вскоре я обнаружил, была почти всемогуща.
Едва обнаружив, что я на это способен, я впал в неистовство.
Видишь ли, я перестал верить в существование иных сознаний. Перестал верить, что есть что-то за пределами моего сознания. Начал проверять теорию, что все в мире лишь продукт моего же ума. Что все существует лишь потому, что я в это верю.
Сначала я попробовал с вещами. Заставлял предметы исчезнуть. В основном светофоры и дорожные знаки. Потом попробовал на людях. Я заставлял дикторов в новостях исчезнуть. И полицейских на углу. Превращал толстых девушек в тощих, плоскогрудых — в грудастых, даже добавил еще шесть дюймов собственному члену. Я превратил свою "Хонду" в "Лексус", а квартиру - в замок.
Я вижу, что теряю твое внимание, но послушай. Если все только сон, и ты внезапно это понял, если ты внезапно пробудился внутри сна… То для тебя нет ничего невозможного. А я пробудился. Я же бросил твой зад в камеру, так ведь?
Чем сильнее я убеждался, что один во всем мироздании обладаю сознанием, тем больше хаоса я причинял. Видишь ли, если все вокруг только сон, то с чего я должен уважать права этих порождений фантазии? Почему не использовать их, как мне кажется подобающим, и не избавляться от них, едва они наскучат, как от сломанных игрушек? Тогда и начались изнасилования. Видишь ли, тот активистик был прав, но я хотел большего и лучшего. И начал брать женщин и мужчин везде и всюду.
Этот разгул изнасилований и убийств озадачивал полицию, потому что у моих жертв не было общего профиля. Я хватал молодых, старых, толстых, тощих, белых, черных, мужчин, женщин, привлекательных и гротескно-уродливых. Видишь ли, я мог превратить их в кого пожелаю. Когда мои руки смыкались на их горле, все они походили на Джессику Рэббит[27].
Я насиловал женщин в прачечных, поджидая, пока высохнет моя одежда. Одну я изнасиловал в примерочной магазина. С ней я круто обошелся. На ней я впервые опробовал каннибализм. Если увидишь ее, передай, что мне жаль. Но ты представляешь, как сладок вкус женских грудей или как нежна плоть их ягодиц? Для меня все они были на вкус, как пирожное. Не стоило оставлять ее в живых. Но меня не особо заботило, как она будет жить без грудей и большей части зада. Ее все равно не существовало. Никого из них.
Я начал убивать их не для того, чтобы замести следы или избавить их от жизни с увечьями, как некоторые предполагали, но лишь потому, что хотел посмотреть, что еще смогу сделать со своей новообретенной свободой. Я трахал их живыми. Трахал их трупы. Трахал их, пока они орали и корчились в смертной агонии. Просто, чтобы почувствовать, каково это. Чтобы познать секс, лишенный оков морали. Я трахал матерей и дочерей, отцов и сыновей. Жрал их заживо, вколачивая набрякший член им в дырки. Я резал их и вгрызался в них. Расчленял их и создавал скульптуры из их плоти. Забирался в их шкуру и пытался стать ими. Я пытался обвенчать их плоть с моей и объединить их боль и мое наслаждение в одно безумное ощущение. Я делал это, потому что мог, потому что это было моей мечтой, а я был единственным, кто реально существовал. Я прочесывал человечество, чтобы найти единственного, способного сопротивляться моей воле, оставляя позади кровавые ошметки провалившихся экспериментов.
Видишь ли, мне становилось одиноко. Если лишь мое сознание существовало в обширном вакууме, полном фантасмагорическими конструктами, выдернутыми из моего воображения, то жизнь была еще бессмысленней, чем я полагал изначально. Я убивал, чтобы найти того, кого убить не смогу. В королевстве слепых одноглазый не просто король, он - отдельный вид. Если я пробудился и все осознавал, то должны быть и другие? Но убийство за убийством, изнасилование за изнасилованием подтверждали мое одиночество. Вскоре я убедился, что нет никого, подобного мне, в целом мире, в целом мире нет никого, кроме меня.
Потому я и был так удивлен, когда детектив объявился посреди моего сна.
Я следил за новостями с тем же скептицизмом, что и за криками моих жертв. Я знал, что все это лишь в моей голове. Так что я слышал истории о типе с квадратной челюстью и широкими плечами, человеке-лидере, ведущем детективе, назначенном на это дело и призванном поймать "Оборотня с Главной улицы", как прозвала меня пресса, но внимания им почти не уделял. Его звали Джон Мэлис, и он походил на героя комикса или кинобоевика, а потому я тут же выкинул его из головы, как шальную фантазию, плод собственного воображения. Я подумал, что это мой разум ищет новые способы меня развлечь. Видите ли, даже из моего нового состояния ясности, было легко ускользнуть назад, в привычное подобное сну состояние, в котором пребывало остальное человечество. Нужно было хранить бдительность, чтобы помнить, что все это чушь. И я не допустил ошибки, увидев, как полиция прочесывает квартал, показывая мое фото. Я превратил их в птиц и обезьян. И смотрел, как они в панике разбегаются и мечутся от дома к дому. Когда детектив Мэлис постучал в мою дверь, я попытался стереть его целиком, представляя пустое место там, где он раньше стоял. Но стук продолжался. Эта иллюзия была основательнее прочих и требовала более прямого подхода. Я схватил топорик, которым зарубил старушку в "7-Eleven" - ее убийство детективы, без сомнения, и расследовали. Открыл дверь и попытался врезать ему прямо по черепу. Я был чертовски удивлен, когда пули ударили мне в грудь. Я пожелал, чтобы пушки стали розами, но пули продолжали лететь, так быстро, что я их не видел.