Я всегда подозревал, что Новый Завет и Ветхий Завет были двумя совершенно отдельными и уникальными документами, относящимися к двум совершенно отдельным и уникальным богам. Есть Элохим, который был разрушителем Содома и Гоморры, бог, который утопил землю и спас только лодку, полную его творений, который убил первенцев Египта, который наслаждался идеей отправить тех, кто не любил и не повиновался ему, на вечные муки от рук первого из его творений, чтобы предать его. Затем был Яхве, который принес в жертву своего единородного сына, чтобы человек не умер, но познал вечную жизнь, пока они верили в него. Не может быть, чтобы это были одни и те же существа. Конечно, ты не мог сказать об этом Марии. Но она все же узнала.
Когда Aд расправил свои огненные крылья и обнял ее, и ее душа зашипела и загорелась, когда она закричала о том милосердном Боге, о котором она всегда читала, о том, кто должен был простить ее мелкие грехи. Она нашла только огненный гнев Элохима.
Она гордилась своим благочестием. Она осуждала тех, кто был менее христианином, чем она. Она отвергла любовь своего мужа. И Элохим не простил её. Она взывала к Яхве и обнаружила, что у него нет власти в Aду. Она взывала к Иисусу только для того, чтобы увидеть, как он горит рядом с ней. Так что, в конце концов, она воззвала к единственному богу, который мог ее выслушать.
Она не желала страдать, как добрая христианка, и поэтому она оставила Бога и выбралась из Aда, вопреки Божьему правосудию. Она не говорила об этом, но я вообразил, что сам Cатана помог ей выбраться из этой ямы, радуясь, что любовь к Богу умирает в глазах такого набожного человека. Он помог вытащить ее из Aда и вернуть в мою постель.
В ту первую ночь, когда я почувствовал обжигающий жар ее плоти, скользнувшей ко мне, когда я лежал один в своей холодной постели, я вскочил и чуть не убил себя, споткнувшись в темноте о собственные ботинки. Мария последовала за мной из-под одеяла, чувственный силуэт мерцал, как призрак, в полумраке луны и звезд, отбрасывая свое свечение между прозрачными оконными покрытиями. Я включил свет рядом с кроватью, когда она поднялась, и простыни соскользнули с ее тела, как Афродита, поднимающаяся из морской пены. Она была грязной, покрытой могильной грязью. Ее волосы и ногти отросли за тот год, что она провела в земле. Но ее тело не потеряло ни капли своего блеска. Она все еще выглядела как эротический сон с пропорциями, подобными тем, которые подростки, достигшие половой зрелости, рисовали на стенах ванной.
Она была полностью обнажена. Ее большие груди с большими темными сосками, похожими на поцелуи Херши, были направлены прямо на меня. Она тяжело дышала и медленно провела руками по своей пышной груди, сжимая свои перезрелые груди, пощипывая и оттягивая соски. Моя эрекция ожила, даже когда страх потряс меня до глубины души. Она потянулась к моей быстро затвердевающей плоти, и я отступил от нее; даже когда я толкнул свои бедра вперед в ее объятия, страх и похоть боролись во мне. Мои ноги дрожали.
- Ш-ш-ш, - прошептала она с похотливой усмешкой, - не кричи.
Ирония того, что последние слова, которые я когда-либо говорил ей, были брошены мне в ответ в качестве приветствия, не ускользнуло от меня. Это было неопровержимым доказательством того, что она все еще помнила, что я был ее убийцей. Я закричал, несмотря на ее предупреждение.
Мария схватила мой член, и я замер. Я не мог вспомнить, когда в последний раз она хотя бы признавала его существование, не говоря уже о том, чтобы ласкать его с такой любовью. Она упала на колени, и мое тело напряглось, когда она открыла рот и облизала мой набухший пенис, скользя по всей его длине, вниз по ее горлу, мимо надгортанника в пищевод. Она схватила меня за задницу и втянула меня глубже в свой рот, пока ее губы не зарылись в мои лобковые волосы. Я медленно толкнулся три или четыре раза, пока ее язык кружился вокруг моей пульсирующей эрекции, затем я ускорил свой ритм и агрессивно трахнул ее красивый рот. Она ни разу не подавилась. Казалось, она даже не дышала. Ее зубы царапнули мою нежную крайнюю плоть, и был короткий момент, когда я испугался, что она укусит и кастрирует меня, достойная месть за то, что я сделал с ней. Затем я кончил дикими рывками и припадками, и мне стало все равно. Если бы мне пришлось умереть, то, безусловно, именно так я и хотел поступить.
То, что казалось половиной моих телесных жидкостей, вырвалось в ее горло, и она жадно проглотила теплый поток спермы, поглощая каждую унцию. Она сжала мою уменьшающуюся эрекцию в руке и слизнула последние капли с ее увядающей головки. За считанные секунды она снова довела меня до полной эрекции.