Новые задачи, появившиеся в связи с началом пилотируемой эры, потребовали новой кооперации, новых знакомств, а под новые системы – создания новых отделов. Так, были созданы отделы для разработки систем электропитания (СЭП), управления спуском (СУС), системой аварийного спасения (САС), а в случае чего и системой аварийного подрыва (АПО) (вдруг спускаемый аппарат пойдет не в Казахстан, а дотянет до Китая), системы приземления – для управления парашютной системой и катапультированием кресла с будущим космонавтом. За всеми этими системами стояли новые для нашей кооперации организации, новые главные конструкторы.
Юрасов и Карпов пытались в этом вавилонском столпотворении систем, приборов, схем и кабелей навести порядок и минимальную унификацию. «Эти новые „пассажиры“, – жаловался Юрасов, – как дети, каждый держит свою любимую игрушку и боится выпустить ее из рук».
Я до хрипоты доказывал необходимость элементарного системного подхода. Но время уже было упущено. Производство не позволяло вносить серьезные изменения.
Осознания необходимости жесткой интеграции бортовых систем в единый логически и аппаратурно связанный бортовой комплекс управления мы добились с большим трудом.
Чтобы при таком обилии задач навести порядок, гармонию и примирить противоречия между десятками разработчиков систем, проектантами, конструкторами, смежниками и изготовителями с их горящими сроками, требовались героические усилия.
Многие противоречия разрешались быстрее и проще на полигоне во время прогулок по бетонке, в беседах в гостиницах или даже на стартовой позиции при многочасовых подготовках к пускам.
7 апреля вместе с основным составом Государственной комиссии и технического руководства я вылетел на полигон для подготовки и пуска Е-2Ф, которому был присвоен индекс Е-3, ранее предназначавшийся для лунника с атомным зарядом.
Аэродромы Уральска и Актюбинска раскисли, и мы летели в Тюратам через Астрахань. Низовья Волги еще не освободились от весеннего половодья. Тысячи рукавов знаменитой дельты Волги представлялись с самолета сказочно живописным рисунком. Постепенно это обилие воды сменили голые сухие степи. Вскоре заблестело солнечными бликами Аральское море, а через полчаса наш Ил-14 совершил посадку в родном Тюратаме.
На технической позиции уже круглосуточно готовили первый из двух недавно прибывших и недоиспытанных на заводе лунников Е-3. Как и в предыдущем году, самым критичным оказалось фототелевизионное устройство «Енисей». Уже знакомые инжереры из НИИ-380 Валик и Брацлавец, серые от переутомления, небритые, но не теряющие оптимизма, повторяли испытания цикл за циклом, извлекая одну за другой покрытые пятнами контрольные пленки.
Пришлось Королеву и на этот раз организовать скоростные воздушные перевозки на Ту-104 нового проявочного раствора из Ленинграда в Москву и далее на Ил-14 в Тюратам. Свежие фотореактивы сразу пошли на испытания, и пленка стала выползать из «Енисея» в отличном состоянии.
Королев с Келдышем провели бурное совещание для показательной расправы за применение негодных фотореактивов и плохое качество фотоматериалов. Было принято решение назначить первый пуск на 15 апреля и ни в коем случае не ослаблять напряженной работы по подготовке второго. Ночью 12 апреля первый Е-3 был пристыкован, закрыт обтекателем, вся ракета была собрана и готовилась к вывозу.
А пока мы с Богуславским совершенно измучились в поисках неполадок радиокомплекса на втором Е-3. Памятуя о недостатках радиолинии по опыту работы на горе Кошке, мы стремились получить максимальное значение КБВ – коэффициента бегущей волны, во многом определяющего коэффициент полезного действия радиотракта борт – Земля! Кто-то из прилетевших с Келдышем теоретиков высказал идею, что КБВ падает вследствие ионизации пространства вокруг антенн.
Ночью на контрольные испытания в МИК пришли два заместителя министра Александр Шокин и Лев Гришин. Вместе с Рязанским и Богуславским мы объясняли обстановку. Гришин предложил для устранения ионизации выписать испытателям спирт «для промывки окружающего пространства».
– Вообще моя вера в инженерную интуицию конструкторов и испытателей поколеблена, – заявил Гришин. – Полностью выдержавший контрольно-выборочные испытания главный кислородный клапан был, согласно положению, подвергнут разборке и оказалось, что в нем отсутствовала одна деталь. Военпред испытания после этого забраковал. С этой деталью клапан мог бы испытания и не выдержать. Деталь поставили, испытания повторили и действительно получили неприятное замечание. Вот и у вас обнаружили «минус» на корпусе, нашли, в каком кабеле, и решили кабель выбросить, подавать команды с Земли. Больше того, обнаружили обрыв температурного датчика. Возиться с ним нет времени – решили датчик выкусить.