– Но почему…
– Он объяснит, – кивнув на Лигрена, Шамаш вылез из ставшей ему невыносимо тесной повозке.
– Тебе не следовало так говорить с Ним, и уж тем более вынуждать идти против Своей воли… -лекарь качнул головой.
– Брат, я не понимаю… – начал Атен, но летописец не дал договорить ни одному из них:
– Что там такое с мясом? – Евсей был мрачен, но на его лицах не было ни тени сомнения в своей правоте. И, все же, он не хотел больше возвращаться к сказанному, спеша перевести разговор на другую тропу.
– Жизнь приносится в жертву смерти, душа – пустоте, дух – забвению…- не дожидаясь новых вопросов, поспешил ответить на них лекарь. – Хранитель выпивает кровь. А тело делят на маленькие кусочки и…
Караванщики стали белее снега: они поняли, что делают с трупом.
– Людоедство – это… это же дикость! Да, в пустыне, возможно, бывают случаи, когда оно хотя бы кажется оправданным, но в городе… Зачем совершать… подобное? Чтобы повязать души всех горожан грехом, которого нельзя искупить?
– Таковы условия договора с госпожой Кигаль. Я не один год думал, почему они именно такие., но так ни к чему и не пришел.
– И ты тоже ел… – караванщики невольно отодвинулись от собеседника, словно тот был поражен страшной болезнью.
– Нет. Я бы не смог, зная… На мое счастье, служителям запрещается употреблять в пищу мясо, и…
– При существовании подобных обрядов – удобный запрет, – Атен с трудом выдавил из себя кривую усмешку. Ему было совсем не смешно. Хозяин каравана и представить себе не мог, что они живут рядом с таким кошмаром, с которым не могли сравниться даже ужасы подземных пещер, предназначенных для нескончаемого мучения душ преступников…
– Что-то мне расхотелось быть служителем… – пробормотал Евсей.
– Не во всех же городах происходит подобное! – Атен не мог, не хотел поверить…
– Минувший, например. Я уверен, что там Хранитель и не думал ни о чем подобном.
К чему ему, имеющему внука-наследника, заключать договор со смертью?
– Я иду с вашим караваном уже семь лет… – задумчиво проговорил Лигрен. – И это первый город, в который совершается жертвоприношение.
– Откуда ты знаешь?
– Чувствую… Дух смерти настолько силен, что его не возможно не ощутить.
– Да, – вынужден был признать Евсей, – подходя к оазису, мы даже думали, что это – город мертвых…
– Город повелительницы смерти. Нечто совсем иное, в первый миг кажущееся вовсе не таким ужасным, как владения Губителя, а на самом деле – врата в пещеры ужаса.
– После того, что я узнал сейчас, – караванщик, вздохнув, качнул головой, – будет невозможно веселиться, радуясь теплу, трудно торговать, говорить, да просто смотреть на горожан. Все вокруг будет видеться чудовищным.
– Надеюсь, вы понимаете, что горожане не должны узнать ничего из того, что открылось вам?
– Это еще почему? С чего нам щадить их чувства?
– А вы хотите открыть невинным в своем неведении людям глаза и посмотреть, что с ними станет, что произойдет с их рассудком в том случае, если они поверят вам и с нашим караваном – если горожане решат, что вы лжете, наводя на них напраслину? – вопросом на вопрос ответил Лигрен, у которого не было никаких сомнений относительно того, как следует поступать дальше.
– Ты прав, – немного поразмыслив, вынужден был согласиться с ним Атен. – В любом случае, раз уж мы решили ни во что не вмешиваться… Пусть все идет так, как должно быть… – он замолчал на несколько мгновений, а затем заговорил о другом:
– Мне очень жаль, что так случилось с твоей дочерью. Прости, что пришлось напомнить о ней…
– Я живу для того, чтобы помнить… И пока Асни остается в моей памяти, она не исчезнет в пустоте.
– Она будет жить, – решительно произнес Евсей.
Лекарь поднял на его полные удивления и робкой надежды глаза. Он не верил в возможность что-либо изменить, когда произошедшее не смогут исправить даже боги…
– Легенды дают вечность памяти. Пусть она не столь длинна, как вечность души, но…
– Евсей чувствовал такой внутренний подъем, что, казалось, был готов взлететь в небо. Все трепетало от внезапно сделанного открытия: он понял еще одну задачу летописца – дарить бессмертие тому, кто пожертвовал им ради другого.
– Да, мы живем во время, достойное создания нового эпоса. Но кто напишет легенды…
– Я. Я уже начал их составлять.
– Господин Шамаш знает об этом?
– Да. И госпожа Гештинанна тоже, – добавил Евсей, желая дать понять Лигрену, что караванщик не страдает манией величия, приписывая себе чужое право, а лишь делает то, что было ему поручено небожителями.
– Значит, я могу надеяться…
– Конечно. Самопожертвование Асни достойно того, чтобы о нем помнили.
– Но ведь, если отрешиться от всего… К чему привел ее поступок? Он стал причиной гибели города…
– Жизнь тела – ничто рядом с вечностью души, – прервал его Евсей. – Ты служитель и должен понимать это.
– Я раб…
– Ты был им, – качнул головой Атен.
– Хозяин каравана дает мне свободу? – усмехнулся лекарь. Это было настолько невероятно, что не воспринималось всерьез и Лигрен решил, что собеседник просто шутит… А, после всего, что он вынужден был рассказать о себе, не удивительно, что его юмор так жесток.
Но Атен был серьезен, как никогда.
– Истинную свободу нельзя ни купить, ни продать, ни подарить… Человек отдает свою судьбу в руки другого, когда стремится к рабству, видит в нем необходимость, не представляя себе дальнейшей жизни на воле. Но стоит ему освободиться от оков в своей душе – и более никакие цепи не удержат его.
– Господин Шамаш говорил: найди свою судьбу и обретешь свободу… Спасибо тебе, – он был не просто удивлен, но потрясен, не в силах до конца поверить… Однако лекарь запрятал все чувства как можно глубже, стремясь в этот миг быть твердым и решительным, как и подобает человеку, нашедшему свой путь. Он был благодарен караванщику, готов ради него на все, даже самопожертвование. Однако с его уст больше не сорвалось ни одного слова, когда он понимал, что все они в этот миг бесполезны и блеклы по сравнению с действиями.