– Ладно… – Евсею ничего не оставалось, как согласиться. В конце концов, он был один против всех. – Если хочешь, пойдем к Нему, поговорим…
– Да!
– Но вдвоем, а не всей толпой, – он оглянулся на других караванщиков, которые понимающе склонили головы. – Мы расскажем вам. Потом… – и братья поспешно зашагали прочь. Последнее, что они услышали, были произнесенные Линой чуть слышно слова:
– Да святятся боги, позволившие нам прийти в мир в эпоху легенд. И да будут Они милосердны к тем, кого поставили перед лицом самого трудного испытания и великого соблазна.
В ее голосе не было ни усмешки, ни печальной задумчивости веры в невозможное.
Слова звучали чувственно и эмоционально, как начало еще не созданной молитвы… …Шамаш сидел на краю повозки, опираясь спиной о тугую кожу откинутого полога, задумчиво глядя во внутренний полумрак, где Мати играла с проснувшимися волчатами.
Малыши росли прямо на глазах. Еще совсем недавно крохотные комочки, легко помещавшиеся на ладони, превратились в пушистых рыжеватых созданий величиной с небольшую кошку, у которых были остренькие белые зубки, сверкавшие в приоткрытой в задорной улыбке пасти, а коготки отрасли такими длинными, что их даже приходилось подрезать.
Подошедшие к повозке караванщики, проследив за его взглядом, застыли, не в силах отвести глаз от беззаботной игры.
Однако у них оставалось мало времени – город был совсем близко.
– Мати, мы вот-вот войдем в лес, – Атен надеялся, что, услышав это, девочка бросится к себе переодеваться и прихорашиваться, но та даже не выглянула из повозки.
– Угу, – лишь обронила она, не отрывая взгляда от возившихся волчат.
– Ты не хочешь посмотреть…
– Ну па! – голос девочки стал рассерженно-писклявым. – Ты ведь видишь, Шуши и Хан проснулись, скоро их нужно будет кормить. Тем более что они могут испугаться незнакомого места, куда мы их везем. И я все время должна быть с ними, чтобы защищать и успокаивать.
– Мати, никто не посмеет причинить зла священным волкам, – Евсей смотрел на племянницу с удивлением и укором. Он столько раз за последнее время повторял ей эту непреложную истину и надеялся, что она все поняла.
Девочка бросила на дядю быстрый, острый, как резкий порыв ветра, взгляд и, упрямо сжав губы, отвернулась. Но, едва ее внимание привлекли к себе волчата, как губы растянулись в улыбке, которую Мати не смогла сдержать, как она ни пыталась. Да и как можно глядеть с постным видом на двух забавных созданий, один из которых сосал ухо другого, в свою очередь запихнувшего в пасть лапу брата…
– Малышка права, – тихий нашептывавший, как ветер, голос Шамаша заставил мужчин оторваться от созерцания зверят. На их губах все еще лежала улыбка, хотя глаз уже коснулось беспокойство. – Волчат будет лучше не выпускать в городе из повозок, – продолжал он, не дожидаясь, пока ему зададут следующий вопрос. – Я не говорю, что им угрожают люди. Однако рядом с жилищами есть и другие опасности.
Незнакомые жителям пустыни животные, переносимые ими болезни… У малышей сейчас самый опасный возраст, когда убить их может даже непривычная или испорченная пища, случайно подобранная с земли.
– Вот видишь! – Мати смотрела на дядю торжествующе – ее правоту признали! Потом она потянулась за стоявшими в углу плошками и принесенному ей недавно кувшину густого молока, решив, что питомцев пора кормить.
– Ты последишь за ними? – спросил колдун девочку и, услышав в ответ твердое "Да!", подкрепляемое для верности решительным кивком головы, спустился в снег. – Вы хотели со мной поговорить?
– Да, господин, – начал было Атен, но Шамаш, резко повернувшись к нему лицом, остановил караванщика:
– Не называй меня так! – в его голосе послышался свист просыпавшихся ветров, брови нахмурился, в глазах мрачными призраками закружились тени чего-то бесконечно далекого.
– Хорошо, гос… – он и сам не знал, почему с его губ было готово сорваться все то же самое слово, способное лишь еще сильнее разозлить помрачневшего собеседника. Атен повернулся к Евсею, словно ища у брата-служителя понимания и поддержки. В его глазах читались вина и удивление. "Я ведь всего лишь соблюдаю обычаи, выказывая должное почтение богу!" – говорили они. А еще в них был страх: караванщик боялся, что его нечаянная ошибка может лишить караван благосклонности и заступничества великого бога.
– Прости, но как же нам называть Тебя? – Евсей одновременно стремился прогнать вдруг повисшее между собеседниками напряжение и успокоить брата, показывая Атену, что не считает его ни в чем виноватым, когда подобную ошибку совершил бы каждый.
Кто же знал, что нынешний Шамаш не любит, когда люди преклоняются перед Ним?
– Вы дали мне имя, – холодно проговорил колдун. Его глаза все еще были напряженно сощурены, сверкая сумрачными огоньками из-под сошедшихся на переносице бровей.
– Оно всегда принадлежало Тебе. Мы лишь помогли его найти, вспомнить, – заметив тень укора в глазах Шамаша и понимая, что тот готов возразить, повторяя в который уже раз, что он – не бог, чьим именем был назван, Евсей продолжал. -Ты ведь не станешь возражать против того, что имена даются богами, а люди при наречении служат лишь посредниками? – он пристально смотрел прямо в глаза собеседнику, ожидая, что тот скажет.
Усмехнувшись, тот качнул головой:
– Разве с этим поспоришь?
Напряжение начало спадать и, наконец, Атен смог, немного переведя дух, облегченно вздохнуть.
– Имена священны. И не всегда возможно прибегать к их помощи… – он уже готовился к предстоявшему приходу в город.