Он вытер со лба проступивший пот и взялся заполнять остальные пустые места. Сначала именами, потом словами. Получалось с переменным успехом. Там, где приходилось писать совсем мелко, Виланс брал другое перо, с кончиком потоньше. Это ему подсказал на прошлых уроках Гавин.
Вскоре место закончилось, и Виланс отложил в сторону перо. Когда он действительно старался, контролируя каждое движение пальцев, это жутко выматывало и отнимало много времени, но и результат стоил того. Зато стоило ослабить бдительность, кляксы были тут как тут.
Виланс невольно поглядел на толстый том, лежащий рядом. Написать без единой кляксы?
Сколько, по-твоему, тебе осталось?
Гавин вновь возник перед его мысленным взором. Во взгляде карих глаз не было жалости, но и насмешки тоже. Ничего не было.
А ведь и в самом деле, сколько? Хватит, чтобы написать хотя бы половину книги? Или четверть? От мыслей, что ему остался год или десять ничего не менялось, а вот при переводе времени в написанные страницы невольно становилось страшно. Не за себя, а что не успеет закончить книгу.
Виланс глянул на пузырёк. Там осталось меньше половины. А ведь он написал совсем немного. На такую книгу их понадобятся сотни. И где их взять?
Взгляд переместился на сумку Гавина. Ладно, про чернила ещё надо будет поспрашивать. Гавин, кажется, не столь категоричен, как Серж. А сейчас надо раздобыть новых страниц.
Виланс ещё раз выглянул во двор.
– Гавин! Патия!
Никто не откликнулся.
– Ну и ладно, – пробормотал Виланс и вернулся к сумке.
Он переставил её на стол и услышал тихое позвякивание. Осторожно поднял и поставил обратно на стол. Позвякивание повторилось, из нижней части сумки.
Виланс открыл её и вытащил десяток страниц, небольшой тканевый свёрток, от которого пахло свежим хлебом и мясом, и под ним увидел четыре пузырька с чернилами, стоящих в пришитом внутреннем кармашке.
Виланс опустился на стул, не спуская с них глаз. Гавин ведь обязательно достал бы их, не отвлекись они на разговор. Он же и бумагу не успел достать, как Патия утащила его работать.
Вспомнились прошлые уроки. На первый и второй Гавин тоже принёс пять пузырьков, и Виланс писал целый день, радуясь, как ребёнок. Но на третий Гавин сказал, что Серж передал только три. На четвёртом их стало два.
На все вопросы Гавин отвечал одинаково – так велел Серж. Мол, чего зря переводить чернила. Читать Виланс научился, и пишет вполне сносно, что ещё надо?
Но теперь, глядя на эти пять пузырьков, Виланс начал подозревать, что это не Серж так решил, а сам Гавин. Только зачем? Неужели так жалко каких-то чернил? Ну да, они неоднократно говорили, что делать их долго, ну и что? Так и рассказали бы ему. Он и сам справится, без них.
Виланс вскочил, или скорее встал немного быстрее обычного, со стула. Жалко чернил? Ему от жизни больше ничего не надо, а им жалко?
Он быстрым шагом доковылял до двери и вышел во двор.
Солнце давно перевалило за полдень и клонилось к закату. На небе так и не показалось ни одного облака. Неужели плетения действительно слабеют? Или Гавин просто ошибся?
Виланс завертел головой, потом прислушался. Из конюшни доносилось ржание, где-то вдалеке мычали коровы. К северу, за пристройками, начинались поля пшеницы, и Виланс направился к ним. Но не успел он сделать и десятка шагов, как услышал голос Патии. Или скорее не совсем голос…
Виланс обратился в слух и медленно направился к обратной стороне конюшни. Снова раздался стон. Он сделал ещё несколько осторожных шагов и услышал тяжёлое дыхание, изредка прерываемое тихим ржанием из конюшни.
До угла оставалось сделать всего шаг, но Виланс не мог пошевелиться. Он хотел не слышать, но не мог. Стоны становились всё громче, и теперь сомнений в происходящем не оставалось.
Оцепенение спало. Виланс посмотрел на сжатые кулаки и побелевшие костяшки. Глупо. Как же глупо. Так же не слышно он вернулся обратно в дом.
Стоило сесть за стол, и взгляд вновь вцепился в пять чернильниц. Он взял одну и встряхнул. Мелкая стружка поднялась со дна и закружилась в танце. Виланс безразлично наблюдал за ним, а когда он закончился – встряхнул пузырёк ещё раз. И ещё.
Снаружи раздались голоса, и Виланс вернул пузырёк на место. Дверь отворилась и вошли Гавин и Патия. В чёрных волосах женщины торчали соломинки.
– Ну как, опять исписал все чернила? – спросил Гавин с порога. Он подошёл ближе и увидел пять чернильниц на столе. – Ты… ты зачем лазил в мою сумку?
Виланс поднял голову. Карие глаза смотрели на него всё так же безразлично. Может, равнодушие вызвано как раз тем, сколько ему осталось?