Поэтому когда дело дошло до назначения на должность инфлянтского воеводы дружественно настроенного к нему Острожского, Иван и разыграл эту карту. Его пожелания относительно Константина Ивановича были вполне обоснованными. Он успел повязать шляхтича экономическими интересами и был с ним дружен лично.
Будучи же воеводой Острожский вполне будет способен обезопасить псковские земли от набегов со стороны шляхты. Не от охватившей его любви к Карпову или псковичам. Нет. Ему это просто выгодно. Вот и все.
Орден получал возможность перенять довольно обширные познания в области медицины. При наличии совершенно открыто находящихся в Пскове членов ордена появлялась неплохая возможность для создания разветвленной сети. Словом выгоды были очевидны и провинциал не устоял от соблазна.
Кандидатура Острожского, поборника православной веры, была поддержана иезуитами. Не открыто разумеется. Братья вообще предпочитали оставаться в тени. Но ведь не обязательно выступать с пламенными речами, чтобы довести свое слово до сейма.
И вот именно об этом-то, и напоминал сейчас Ивану Кузьма. И коль скоро даже он говорит о том, что с этими медиками не все так просто, то получается опасность и впрямь реальна.
–Что ты предлагаешь, Кузьма?
–Пришла пора их высылать. Константин Иванович за это время уж успел укрепиться на воеводстве. Шляхтичи ему верят, а тех кто не поддерживает его, он уж либо подчистил, либо выпроводил за пределы воеводства. Так что, случись, может и в рокош сесть. Опять же, Карл может вот-вот на Польское королевство напасть. Глядишь, Августу не до усмирения взбунтовавшегося воеводства будет. А вот эти змеи в Пскове такой клубок могут вывести, что нам потом и не расхлебать.
–А не вывели еще?–Иван с сомнением посмотрел на своего главного безопасника.
–Говорю же, нет у меня уверенности. Ловкие шельмы. Но нужно убирать их. И с судом не затягивать,–с кислой миной, ответил Овечкин.
–Хорошо. Пожалуй так и поступим. Пора прекращать заигрывания с орденом. Проведем дознание, суд, а там и вышлем их к ляду. И вообще, надо бы под это дело подчистить малое вече, дабы бояре чуть присмирели. А то, уж больно сильно ставят палки в колеса.
–Все сделаем как и собирались. Даже не сомневайся. Комар носа не подточит.
–Вот и ладушки.
Рудаков извлек из подмышки раненого термометр и вгляделся в столбик ртути. Тридцать семь и две десятых градусов. Взгляд на температурную карту в истории болезни. Ага. В прошлый раз было ровно тридцать восемь. Наблюдаются значительные улучшения.
Передал градусник и историю болезни сопровождавшей его сестре милосердия. Та взглянула на показания, и вооружившись пером сделала запись в карте. После чего, передала бумаги сопровождавшим Рудакова лекарям. Потом забрала у другой сестры историю следующего больного, на койку которого присел лекарь.
Вообще-то, несмотря на все новшества Карпова, бумага остается достаточно дорогим продуктом. Но Иван и не думал экономить на госпитале. Накопление статистических данных весьма важно в деле врачевания. Именно на основе нее ведется систематизация наблюдений, благодаря чему изучаются болезни и вырабатываются способы ее лечения.
–Так. Что у нас тут? Ранение брюшной полости. Как самочувствие?–Поднимая веко раненого, поинтересовался лекарь, даже без градусника понимая, что тот буквально горит.
Ответа не последовало. Сил раненого хватило только на то, чтобы безрезультатно попытаться облизнуть потрескавшиеся губы. Тем Рудаков извлек у него градусник. Сверился с картой. Н-да. Температура подросла. Никакие настойки не помогают ее сбить. Похоже внутри прогрессирует воспалительный процесс. Все же, операции на грудную и брюшную полость все еще нередко приводят к гибели пациентов.
Хотя общий процент смертей и удалось снизить до сорока, это все еще большой показатель. Именно поэтому Рудаков берется оперировать далеко не все раны. Только если абсолютно уверен в том, что имеет дело со смертельным ранением.
Этот пациент был безнадежен изначально. Пуля угодила в живот и повредила кишечник. Процент выживших после таких ранений не превышал и тридцати. И этот похоже так же отправится на кладбище. Плевать, что ранен он во время покушения на боярина Карпова, жить ему все одно не долго. Павел Валентинович всегда боролся за своих пациентов до последнего.
Опять же. Смерть раненого не будет бесполезной. Весь процесс лечения, характер раны, порядок операции и состояние его внутренних органов. Все это будет задокументировано самым тщательным образом и послужит еще одним кирпичиком в создании новой вехи в науке хирургии.
–Этого готовьте к операции,–передавая сестре градусник и возвращая историю болезни, распорядился Рудаков.
–Хорошо, Павел Валентинович,–делая отметку в карте и истории, ответила девушка.
Сопровождавшие Рудакова медики вновь приступили к изучению истории. При этом они тихонько переговаривались, дабы не мешать главному лекарю госпиталя. Сейчас они только обмениваются мнениями. После обхода последует совещание в кабинете Рудакова, где они обсудят все самым тщательным образом. Право голоса имеет каждый. Это непреложное правило псковского госпиталя…
–Поздравляю, Павел, похоже вы опять оказались правы,–произнес, Арман Дюваль.
Потом отсалютовал бокалом, с рубиновым вином и отпил небольшой глоток, благородного напитка. Рудакову ничего не оставалось кроме как ответить тем же, и вслед за хозяином квартиры устроиться в кресле у камина.
В отличии от европейцев, в Пскове не было принято отапливать дома каминами. Они никак не могли заменить русскую печь. Впрочем, в последние годы все больше получали распространение так называемые московские печи. Кстати, поговаривают, что вроде как тоже детище дружка Рудакова, боярина Карпова. Во всяком случае, все чугунное литье для них выделывается на заводе его батюшки.
Но вместе с тем на Руси распробовали и камины. Правда, их устраивали больше декоративных целях. Все же приятно посидеть у огня, ощущая исходящее от него тепло и слушая умиротворяющий треск горящих поленьев. При этом можно просто смотреть на завораживающее пламя, читать книгу или вот, выпивать великолепное вино.
И уж тем более, по окончании тяжкого трудового дня. Семь операций, каждая из которых длительностью минимум в один час. Слава богу такое случается не так уж и часто. Павел Валентинович конечно был готов посвятить себя медицине целиком и без остатка. Но порой, все же необходимо отвлечься. Поэтому он без раздумий принял приглашение доктора Дюваля, дабы распить бутылочку бургундского, присланного ему с родины.
Этот француз прибыл в Псков два года назад, по поручению провинциала. Но признаться, меньше всего думал об интересах ордена. Мастерство и познания Рудакова в медицине были просто поразительны. Результаты же более чем впечатляли. Да молод. Да, отвергнут в одном из лучших медицинских учебных заведений. Да, бунтарь и мыслит нестандартно. Но какое это имеет значение, при достигнутых им результатах.
В свои сорок лет, доктор Дюваль был готов учиться у этого уникума, бывшего на десять лет младше него. Бесспорный факт. Эта дикая Московия уже подарила миру множество талантливых медиков, по достоинству оцененных в Европе. Но Рудаков, поистине являлся самородком.
–Вообще-то, похвала преждевременна и вы это прекрасно знаете,–так же отсалютовав бокалом, и пригубив вино, возразил Павел Валентинович.
–Разумеется. Но ведь я и вовсе предполагал, что больной не выдержит операцию, упокоившись в объятиях морфея. Однако, он все еще жив и спит.
–Скорее находится в беспамятстве. Все же его внутренности были поражены некрозом. Думаю, он не протянет и до утра. К сожалению, его пример послужит лишь накоплению опыта,–пожав плечами, не согласился Рудаков.
–Бесценного опыта,–указывая в собеседника бокалом, уточнил Арман.
–Согласен.
–Павел, позвольте мне быть с вами откровенным?
–К чему об этом спрашивать, когда вам отлично известно, что я как раз приветствую откровенность,–отставляя бокал на столик и откидываясь на спинку легкого кресла, ответил Рудаков.
–Признаться меня до глубины души возмущает тупость и недальновидность московской профессуры. Как можно было признать ваши начинания не заслуживающими внимания и не признать очевидного успеха во многих областях? Мало того, если верить слухам, то вы даже звание лекаря добились только благодаря протекции великой княгини де Вержи.
–Отчего же. Это не слухи. Все именно так и обстоит.
–Неслыханная недальновидность и закостенелость. В Европе вы уже были бы профессором, со своей кафедрой, лабораторией и лечебницей,–с пылом присущим французам, выпалил Дюваль.
–Арман, вы хороший доктор. Но тем не менее, не встретили поддержки или особой опеки.
–Я, это всего лишь я,–с нескрываемым сожалением и весьма самокритично заметил тот.–Пусть мне и не легко это признавать, но несмотря на нашу десятилетнюю разницу в возрасте, а соответственно мою более богатую практику, вы значительно превзошли меня во всем. Слышали такую поговорку – «что позволено Юпитеру, то не позволено быку».
–Иными словами, меня ждет особое отношение.
–Именно.
–Хм. В некотором роде заманчиво. Н-но… Каким бы вам ни казалось скудным финансирование госпиталя, на деле это не так. У меня есть все для работы и научных изысканий. В настоящее время я работаю над трактатом «О новом подходе в области хирургии».
–И чьим трудом будет этот трактат? Лекаря Рудакова? Павел, хорошо, вы не желаете оставлять Псков и перебраться в Европу. В конце концов это ваше дело. Но поездка всего лишь на несколько месяцев, позволит исправить страшную несправедливость. Вы уже давно достойны звания профессора. Я не сомневаюсь в том, что ваш друг и покровитель боярин Карпов выделяет широкой рукой средства на ваши изыскания. Но даже он не может обеспечить вам достойное вас звание в научном мире.
Что и говорить. Дюваль только что надавил на больную мозоль Рудакова. Он не испытывал стеснения в средствах и материале для работ. Более того, Карпову удалось каким-то непостижимым образом решить вопрос с церковью. Нет она по прежнему не одобряла того, что он препарировал трупы. Священники просто не замечали этого. Ну и лекарь не выпячивался.
Иван много сделал для своего друга. И был готов сделать еще больше. Но он не имел возможности удовлетворить его тщеславие. Он как-то предложил не заморачиваться и начать называться профессором. Мотивация была железной. Ни один из самых известных медиков современности не мог соперничать с Павлом в деле врачевания. Вот только это попахивало самозванством. Рудакову же хотелось признания.
Дюваль точно знал куда бить. О том, что удар достиг цели, говорило изменившееся выражение лица. Поэтому француз начал развивать наступление, нанося удары в одну и ту же слабую точку. Он переходил на различные темы, поминал разных людей, страны и города. Он высмеивал одних и восхищался другими. Но неизменно, в той или иной мере его слова с завидным постоянством дергали за струну тщеславия непризнанного гения.
И он непременно добился бы успеха, если бы не одно «но». Рудакова могли осыпать золотом, обеспечить самой современной лабораторией и лучшей лечебницей. Но никто не смог бы заменить ему Карпова. Его друг был единственным на всем белом свете. Потому что обладал даром видеть недоступное другим.
Своими успехами Павел был обязан именно Карпову. Иван видел нечто такое-эдакое, о чем рассказывал Рудакову и тот начинал работать в этом направлении. Многое из рассказанного другом так до сих пори не далось, но немало уже воплотилось в жизнь.
Взять те же градусники. Иван обрисовал общее устройство. Обозначил, что вода на берегу моря кипит при постоянной температуре сто градусов. Начинает замерзать при нуле. А температура здорового человека равна тридцати шести целым и шести десятым градусов. Почему градусы? Откуда он вообще все это взял? Вопросы, на которые не было ответов.
Однако, Павел вместе с братом Ивана, Дмитрием, с присущим им пылом, взялись за это дело. Как результат, на выходе они получили термометр. Измерительный прибор нашедший применение далеко не только в медицине. Нечто подобное было известно уже не менее полувека. Но те приборы были столь несовершенны, что не шли ни в какое сравнение с новинкой.
И так было во многих областях. Это именно Иван предложил документировать и систематизировать болезни всех пациентов госпиталя без исключения. И сегодня у Павла уже имеется весьма богатый архив на основе которого получены первые положительные результаты.
Рудаков не собирался принижать свои заслуги. Однако, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что являлся только движущей силой. Но чтобы добиться какого-либо результата одной кипучей энергии недостаточно. Ей еще необходимо задать и нужное направление. И тогда, путь на который порой требуется целая жизнь, можно пройти всего лишь за пару-тройку лет.
Дюваль избрал правильную тактику, нащупав единственное слабое место у своего собеседника и наставника. Но он не мог знать того, что для возобладания тщеславия необходимо сначала устранить одно единственное препятствие. Боярина Карпова.
–Оставим этот разговор, Арман,–вновь беря бокал с вином, произнес Павел.
–Но почему?
–Я там, где должен быть. А что до профессорского звания… Вот скажите дорогой Арман, какая разница больным кто избавляет их от недуга, простой лекарь или признанный в медицине светила?
–Но как вы не понимаете. Никто не станет учить студентов по трактату обычного лекаря. Гордыня не позволит профессорам учиться у того, кто стоит в иерархии ниже них. Вы великолепный медик, но ваше учение, ваши знания, они умрут вместе с вами. Сегодня вы спасаете сотни, но в результате утраты вашего опыта, умрут тысячи. Могло показаться, что я взываю к вашим тщеславию и самолюбию, но на деле всего лишь призываю вспомнить о долге.
–Ну, не стоит так-то сгущать краски, уважаемый Арман. Коли вы призываете к моему чувству долга, то я о нем не забываю. В моем госпитале присутствуют как минимум четверо медиков. Вы и ваши товарищи вполне признаны в мире медицины, а в скором времени окажетесь достойными звания профессоров. И коль скоро вы не чураетесь учиться у меня и перенимать мой опыт, то и к моему трактату отнесетесь с должным уважением.
–Но кто-то из нас может возжелать присвоить себе ваши труды. Человек слаб.
–Я это знаю. Как понимаю и то, что трое других не потерпят возвышения четвертого. Так что, имя мое сохранится, в той или иной мере. И потом, мне только тридцать. Не находите, как-то рано думать о профессорском звании? И потом, больше всего на свете я желаю получить его именно в Московской медицинской академии. Там, где меня отвергли. Все иное попахивает каким-то плутовством. Ваше здоровье, Арман.
–Ваше здоровье, Павел.