Атен вздохнул с нескрываемым облегчением. Услышанное им было даже больше того, что он ждал, на что надеяться.
"Какое облегчение знать, что ничего из того, что пугает меня, не сбудется! " И, все же… Внутри себя, каким-то неведомым чувством, может быть – самим даром предвидения караванщик понимал: это только первая часть пророчества. Будет и вторая. И совсем не столь добрая.
Он ждал ее, пусть без былого отчаяния, но с долей сомнения: "Что же тогда ей угрожает?" и страха: "А вдруг…" Прошло лишь одно мгновение, но оно показалось тому, кого боги не наградили терпением, целой вечностью. И лишь когда она подошла к концу бог солнца продолжал:
– У ней один лишь только враг.
С ним справиться она лишь властна.
Ну, что ж… Караванщик вздохнул. Все оказалось даже лучше, чем то, на что он надеялся. Единственный враг, справиться с которым малышка сможет и сама…
Должно быть, что-то незначительное, несущественное…
Атен одобрительно кивнул. Это было хорошее предсказание, доброе от начала до конца. А раз так…
Раз так, караванщик мог не беспокоиться. Во всяком случае, до тех пор, пока не появится нечто, что напугает Мати больше, чем его самого… А тогда, если нечто подобное случится – все, что ему будет нужно, это прислушаться к дочери. Она сама найдет путь.
Все просто.
И раз так…
Атен двинулся к пологу. Вместе с покоем пришла усталость.
– Я, пожалуй, пойду, – пряча зевок в ладонь, проговорил он.
– Спокойной ночи, – Шамаш вновь повернулся к огню, от которого он оторвал взгляд лишь когда полог, упавший за спиной торговца, покинул последний трепет движения.
Он мог скрывать правду от других, но к чему было таить ее и от себя? Шамаш не просто боялся, он знал, что пророчество не способно уберечь от ошибок, скорее, наоборот, наплодит множество новым. Так было всегда, так будет и на этот раз. Но в то же время он не мог и промолчать, когда, в сущности, сам подтолкнул торговца к этому разговору, зная, что очень скоро ему потребуется помощь хозяин каравана.
Этот разговор… Шамаш закрыл глаза, с силой сжав губы в тонкие бледные нити.
Даже та его часть, что была легчайшей, далась ему с трудом. А ведь это было только начало…
Он не видел движения за пологом повозки. Оно было столь робким и затаенным, что его было невозможно ощутить. Но это было не важно, когда он точно знал, что не один.
– Иди сюда, малыш, – позвал он девушку. Та подчинилась, забралась в повозку, не скрывая своего смущения, когда ей-то казалось, что она ступала беззвучно, дышала в себя, даже думала без слов, в общем, делала все так, как учила ее волчица и никто не должен был ее заметить.
Она села возле самого полога, обхватив руками колени, притянув из к груди, сжимаясь в маленький комочек.
– Я… Я не хотела подслушивать, – Мати покраснела, зная, что говорит неправду, но ничего не могла с собой поделать, – просто оказалась рядом. Это… вышло случайно.
– Может быть, так и лучше.
– Если ты не сердишься на меня…
– Я не могу на тебя сердится. Ты же знаешь.
– Тогда – хорошо. Я боялась…
– Малыш, – он осуждающе взглянул на нее. – Чувство вины – это нечто среднее между болезнью и защитной реакцией. Ничего нет, но мы убеждаем себя, что есть.
– Ты тоже?
– Да.
– Но почему? Ведь это глупо!
– Разве все наши поступки продиктованы разумом?
– Нет… Я имела в виду… – она даже растерялась. – Ну… ты не такой, как я, как мы все… И поэтому… Ну… – ей было трудно объяснить, и, все же, она пыталась: – Ты не должен чувствовать себя виноватым, потому что ты – бог, а небожитель никогда ни в чем не виноват. Даже Нергал. Потому что… Ну, потому что вина – она лишь для человека.
– Что ж, – он не сводил с нее взгляда черных глаз, в глубине которых сверкнули огоньки доброй, теплой улыбки, – выходит, я больше человек, чем бог.
– Да? – пусть улыбка коснулась губ девушки лишь на мгновение, но ведь не все сразу, правда? Хорошо было уже и то, что Мати позволила себе немного расслабиться, и хотя ее тело продолжало быть зажатым, скованным, словно покрывшись льдом, в глазах зажегся огонь, который, как казалось еще совсем недавно, ушел из них навсегда. Она заговорила о другом:-Отец так обо мне беспокоится…
– Он очень любит тебя. И готов на все, лишь бы ты была счастлива.
– Я знаю… – она вздохнула, уткнулась подбородком в колени, а затем чуть слышно прошептала: – Но я так несчастна, а он ничего не может с этим сделать! Ведь не в его власти заставить Шуши вернуться! – и, все же, что бы там ни было, виновата она или нет, Мати не могла не думать, не горевать о своей подружке.
Шамаш взглянул на девушку с сочувствием, однако же, качнув головой, проговорил:
– Прости, но если ты здесь затем, чтобы попросить об этом меня, ты пришла напрасно. Я не стану этого делать.
– Но почему! – всплеснув руками, вскрикнула та. Ее глаза наполнились обидой и непониманием.
Ей-то казалось, все так просто: раз Шамаш не сердится на нее, раз она ни в чем не виновата в его глазах, он не может не исполнить ее просьбы, тем более такой легкой – позвать волчицу!
– Ты не хочешь вернуть ее, потому что золотые волки тебе надоели? И ты прогнал их?
– Нет. Почему ты так решила?
– Иначе бы они не ушли! Ведь они твои спутники, они должны служить тебе и не могут просто взять и убежать в снега! А если тебе надоест караван, ты и нас прогонишь? Ведь мы тоже не уйдем по собственной воли!
Шамаш не отрываясь смотрел на девушку. Его лицо стало белее снега, глаза превратились в глубочайшие из бездн, в которых плавилась боль.Он ожидал подобного упрека и, все же, оказался не готов к нему.
– Я никого не прогонял, – хриплым голосом проговорил он. – Если бы это зависело лишь от меня, они б не ушли никогда. Но таким было их желание. И я не мог заставить их остаться.
– Но почему!
– Потому что они свободны в своем выборе. Так же свободны, как вы. И если тебе или твоим родным однажды станет в тягость мое присутствие, вам будет достаточно только сказать – и я уйду. Если ты хочешь этого…
Всхлипнув, девушка сорвалась со своего места, бросилась к Шамашу, схватила его за руку.
– Прости меня, пожалуйста! Я не хотела тебя обидеть, просто… – на ее глаза набежали слезы. – Я так сильно привязалась к Шуши! Я не могу без нее, без нее я не просто одна, но так одинока, словно… – мотнув головой, она замолчала, забыв о словах и мыслях, направив все свои силы на то, чтобы сдерживать потоки слезы.
– Она ведь вернется?- ее глаза, обращенные на колдуна, были полны мольбой о надежде.
– Я не знаю, – он всегда был искренен с ней, даже когда понимал, что этим причинял ей боль. Он просто не мог иначе. – Это решать волкам.
– Прошло три года…-вспомнила девочка. Она побледнела, ее губы задрожали.
– Да.
– Ты говорил… – Мати тяжело вздохнула.-Я понимаю. Да, – как бы ей ни было больно, она продолжала: – Шуши с Ханом не наши рабы. Они достигли совершеннолетия и должны встать на свой собственный путь…
– Мне очень жаль.
– Ну что ты! Ты ведь ни в чем не виноват!
– Спасибо.
– Но за что ты меня благодаришь?-в ее глазах, в которых все еще стояли слезы, отразилось удивление.
– За понимание.
– Понимание! – она горько усмехнулась. – Я такая же глупая, как была когда-то!
Мне нужно долго объяснять, чтобы я поняла. А еще лучше вообще ткнуть носом… Я только теперь вижу: в том, что случилось, не виноват никто: ни мы с тобой, ни Шуши с Ханом. Просто так должно было произойти. Но только от этого не становится легче… – она обратила к нему совершенно несчастное лицо. – Шамаш, почему они ушли, ничего не сказав?
– Легче прощаться не прощаясь.
– Зачем вообще было прощаться! Они ведь могли взять нас с собой! Я была готова разделить с Шуши ее путь! Раз уж она не может идти моим, – чуть слышно добавила она.
– Они пошли к своим сородичам.
– Ну и что? – мотнула она головой, не понимая, почему это должно было помешать ей отправиться в путь с ними. – Я была бы рада встретиться с другими золотыми волками. Это было бы даже здорово. Или… – она на миг умолкла, задумавшись над словами колдуна, взглянув на них с другой стороны. – Они не хотели, чтобы я помешала их встрече?