"Да? Но почему тогда вы здесь? Почему вы не с Ним?" Прежде чем ответить, Хан поднялся на лапы, чтобы глядеть на предводителя стаи глаза в глаза, а не снизу вверх, словно заискивающий щенок:
"Мы тосковали вдали от сородичей. Зов стаи влек нас за собой…" "Зов?! – прервал его возмущенный рык. – При чем здесь какой-то зов?!" "Хозяин не возражал…" "Суд! – волки не собирались слушать оправдания. – Пусть прародители решат их судьбу!" Все вернулись к тому месту, где провели ночь и где до сих пор оставалась мать стаи, следившая за парой щенков-малышей – будущим стаи, которыми ни в коем случае нельзя было рисковать, путь даже опасность ушла.
Несколько молодых волков подвели Хана и Шуллат к старой волчице. Вожак замер рядом со своей супругой. Все остальные, за исключением дозорных, устроились рядом с ними, с нетерпением ожидая того, что должно было произойти.
"Вот, выходит, кто вы такие – Спутники… – взгляд, которым старая волчица скользнула по ним, был хмур и печален. – Зачем вы покинули Того, кому судьбой и волей госпожи были обязаны служить? Или вы забыли о своем долге?" "Мать…" – начала Шуллат, но волчица не дала ей ничего объяснить.
"Все, что вы могли сказать стае, должно было быть сказано в тот день, когда мы приняли вас в свою семью! Тогда мы бы выслушали вас!" "Выслушали – и прогнали прочь, да?" "Не прогнали – вразумили, убедили вернуться на тот путь, для которого вы были рождены! Какая бы обида или тоска, страх или страсть ни пригнала вас к нам, это чувство должно было покинуть ваши сердца. Навсегда. Оно – ничто. Ибо нет ничего, кроме долга! – таков был бы наш ответ. И совет – правдивый и искренний".
"Но теперь… Прошло столько времени… – Шуллат с Ханом переглянулись. В их глазах была боль и тоска. – Куда нам идти? Ведь дороги разошлись, и…" "Это не наше дело, – старая волчица скользнула по ним холодным, острым, как удар когтем, взглядом, – вы сами во всем виноваты! Вы решили поставить свои желания выше всего на свете, выше своего долга, выше всего нашего рода, который не переживет позора, что обрушит на него ваш отказ от служения небожителям! Не говоря уже о том, какой опасности вы подвергли мою стаю, принявшую вас, ослушавшихся воли госпожи, гнев Которой не знает предела, – ее щеки раздулись, обнажая в кривой гримасе оскала старые, пожелтевшие клыки, которые, однако же, были по-прежнему остры, представляя собой смертельное оружие для всех, против кого оно направлено. – Убирайтесь! Мы не хотим больше ни мгновения оставаться с вами на одном пути!" Со всех сторон на них несся приглушенный, с трудом сдерживаемый рык, в котором звучала угроза. В глазах волков, которые еще совсем недавно относились к чужакам как к своим, была нескрываемая угроза.
В какое-то мгновение Хану даже показалось, что члены стаи готовы наброситься на них. И он ощетинился, тихо зарычал, всем своим видом показывая, что не желает боя, однако готов к нему и если потребуется…
"Успокойтесь! Вы все!" – вожак стаи отбросил сильной лапой в сторону нескольких молодых охотников, провел хмурым взглядом горевших зеленым огнем глаз по остальным, заставляя, поджав хвост, отступить на несколько шагов.
"Но почему?" – обиженно заскулили те.
"Потому что! – огрызнулся вожак. – Потому что эти двое – спутники повелителя небес! И только господин Шамаш может осудить их, выбирая из бесконечного множества наказаний ту кару, которую они заслуживают в Его глазах!" "Да, – согласились с ним волки. В глазах молодых и особенно рьяных загорелось злорадство: ни один смертный не накажет так, как небожитель. – Справедливо.
Пусть Он покарает отступников!" Вожак же тем временем повернулся к своей подруге и несколько мгновений пристально глядел на нее, о чем-то мысленно говоря. Затем он опустился рядом с ней в снег, вновь повернулся к чужакам.
"Мы были вправе…" – начал Ханиш, который все так же стоял, ощетинившись, готовый в любое мгновение вступить в бой.
"Не дерзи, щенок, – прервал его вожак. – Не тебе бросать вызов моей стае. Молод ты для этого. И чужой здесь. Твоя тропа пролегает ох как далеко отсюда".
"Моя тропа – служение величайшему из богов!" – Хан гордо выпрямился. Его глаза вспыхнули, словно вобрав в себя частицу солнца, наполнившись его светом.
"Вот как? А сейчас? Сейчас ты тоже служишь Ему? Или своим страстям?" – взвизгнул кто-то из молодых волков.
Хан зло зарычал. Он встал, широко расставив лапы, чуть пригнувшись к земле, напрягшись, готовый в любое мгновение вступить в бой. Пусть он был слабее и, главное, неопытнее матерого волка, пусть никто не в силах в одиночку справиться с целой стаей, но разве это причина для того, чтобы сдаться на милость сильнейших?
До Хана донеслось глухое ворчание старых волков у него за спиной, разозленных дерзостью пришельца.
"Брат, не надо, – горько заскулила Шуллат. – Мы не можем сражаться с теми, в ком течет одна с нами кровь. И мы не должны бросаться навстречу неминуемой смерти, когда в мире живых у нас еще остались долги!… А вы… – она с ненавистью и презрением оглядела стаю. – Вы… Вы ни о чем не спрашивали нас, когда мы пришли, а теперь обвиняете в молчании! Вы приняли нас в стаю, а теперь, вдруг забыв обо всем, гоните прочь, меняя решение словно шкуру!" "Не сваливай на нас свою вину!" – начала роптать стая, но умолкла, остановилась, так и не набросившись на дерзкую чужачку, когда ярость той была столь сильна, что физически ощущалась, внушая не просто трепет, но страх.
"Стая в праве принимать и прогонять", – проговорил вожак. В его поведении больше не было угрозы. К чему она? Решение принято, предупреждение сделано. Что бы чужаки ни думали, что бы ни говорили, им все равно придется уйти. И не важно, что им некуда возвращаться, не важно, что вдвоем они вряд ли выживут в снегах пустыни. Все не важно. Их можно пожалеть. Но не более того.
"Я говорю о другом – о законе благодарности! Вы не можете платить нам злом за все то добро, что мы для вас сделали! Или вы уже забыли, сколько раз мой брат спасал вас?" "Это так, – вынуждены были признать предводители стаи. – Однако…" "Что – однако?" – волчица не хотела их слушать. Ей было не важно, что они ответят, все равно, передумает ли стая и разрешит им остаться, или нет. Шуллат сама больше и думть не могла о том, чтобы остаться, и собиралась покинуть стаю в любом случае. Но, уходя, напоследок, она хотела, чтобы причинившие ей боль поняли, каково ей, испытали бы если не те же чувства, то другие – столь же горькие и болезненные.
"Вы были… Должны были быть слугами повелителя небес, Его спутниками и помощниками, – головы волков понуро опустились, в глазах не осталось блеска уверенности в собственной правоте. В них были лишь грусть и безропотную покорность судьбе. – Мы не виноваты в том, что, исполняя волю богов, вы должны были жить в кругу детей огня, а не рядом с братьями охотниками… Это завидная судьба…" "Завидная…! " – Шуллат мотнула головой, не в силах как-то иначе передать всей той горечи, которую она ощущала сейчас, понимая, зная почти наверняка, что потеряла, что лишилась всего на свете: того, что было ей суждено, и того, чего так страстно желало ее сердце.
"С древних времен не было ни одного волчонка, который не мечтал бы оказаться на вашем месте".
"Но эта судьба сделала нас отверженными среди своих!" "Не отверженными!" "Разве? Разве вы не гоните нас прочь, и…" "Нельзя иметь все, – прервал ее задумчивый голос матери стаи.- Каждому рано или поздно приходится выбирать".
"Всем, кроме нас! Ведь вы лишаете нас этого выбора!" "Не мы – боги!" "Боги? Вы спрашивали Их? А мы – да! Хан, скажи им! Скажи: господин Шамаш отпустил нас! Он добр, заботлив! Он считает нас своими друзьями, не слугами, Он делал все, чтобы как-то скрасить нашу тоску, наше одиночество… – она заскулила, мотнула головой, коснувшись лапой носа. – Нам повезло иметь такого хозяина! Он позволил нам самим избрать свою судьбу! Он оставил нам это право! Он видел, как порою мы тоскуем по своим соплеменникам, живя вдали от них, среди чужих. И пусть эти чужие считали нас своими, а свои…! Разве Он мог подумать, что вы, наши братья по крови и тропе, выбросите нас прочь, так, словно мы вам никто и ничто, словно у нас в бесконечности перерождений не было общих предков и не будет общих потомков…!" "Остановись!" – прервал ее вожак. В его глазах была мука.