– Но я не боюсь их! – воскликнул Киш. – Это правда! Ну почему ты мне не веришь?
– Я ничуть не сомневаюсь в тебе, – качнула она головой, не скрывая тоски во взгляде. – Но дело в другом. Не в тебе. В них! Неужели ты не понимаешь: волки сторонятся людей. Большинство из них знает людей только по их запаху, по следу на снегу!
– Но священные звери не могут бояться обычных смертных! – смешок сорвался с его губ, хотя уже через мгновение Киш стиснул зубы, понимая, что сейчас не подходящее время для смеха. Да и смеяться над священными зверями – не приведи боги! Все знают, что это может очень плохо закончится.
– Все незнакомое пугает!
– Ты сама рассказывала – снежные волки хранят память предков! Должен же хоть кто-нибудь из них когда-нибудь встречать людей! Хотя бы… Да, в легендах о Гамеше! Вспомни, ведь у него тоже были спутники-волки!
– Я говорю правду! – не выдержав, воскликнула Мати. Ее лицо запылало, в глазах зажглись алые всполохи – искры костра. И она продолжала, распаляя свой гнев:
– Я лучше, чем все остальные смертные вместе взятые знаю золотых волков! Я слышу их мысли! И сейчас я чувствую страх! Тот, что исходит от стаи! Они боятся! Может не людей, не знаю! Это ничего не меняет! Потому что они все равно набросятся на первого, в ком увидят угрозу! – она собиралась сказать еще… Но, удивленная, замолчала: вместо того, чтобы отступить назад, караванщик, наоборот, вышел чуть вперед, становясь между Мати и спешившими к ней от горизонта волками, заслоняя ее от них.
– Ты что, не понял, что я тебе сказала?
– Понял. Волки могут быть опасны!
– Для тебя!
– Для тебя.
– Да они же мои друзья!
– И слуги госпожи Айи, твоей божественной матери, – понимающе кивнул Киш, однако при этом не сделал и шага в сторону. А между тем время уходило. Еще несколько мгновений бесполезного спора – и волки окружили их со всех сторон, при этом взгляды рыжих глаз, обращенные на караванщиков, были отнюдь не доброжелательными, полные настороженности и затаенной злости.
Чувствуя себя неуютно под этими взглядами, Мати поежилась, нервно дернула плечами, открыла рот, чтобы что-то сказать, но в последний миг опомнившись, с силой стиснула губы.
"Ашти, Хан! – на языке мыслей закричала она. – Остановите стаю! Скажите…
Скажите им, что этот человек не опасен! Он почитает священных волков и не сделает им ничего плохого!" – она сжала ладони одну в другой, сложив их как в знаке мольбы, чувствуя, что руки начинают дрожать.
Волки молчали, застыв на своих местах, не приближаясь, однако и не отходя. Они выглядели настороженными, затаились, словно не зная, что им делать: напасть на тех, в ком видели опасность, или повременить, подождать, что будет дальше, храня себя от ошибки. Но и страх, и неуверенность проявлялась у них одинаково: спины ощетинились, губы раздулись, обнажая острые кривые клыки. Они пугали, небезосновательно считая: когда тебя бояться, собственный страх уходит, ведь для него остается меньше причин.
И в какое-то мгновение даже Мати почувствовала, что начинает их бояться. Этот страх был полон растерянности и удивления. А еще от него веяло холодом.
"А что если это совсем другие волки? С чего я взяла, что это стая, с которой Шамаш оставлял Хана и Ашти? Почему я вообще решила, что все происходит так, как я того хочу, а не просто само по себе? Я… Как мне только в голову пришло поверить, что я действительно способна управлять метелью и волками! Даже если я – дочь госпожи Айи, мне все равно не могут быть подвластны Ее слуги!" И тут…
Вперед несмело, осторожно ступая вышла молодая волчица, отличавшаяся от всех остальных необычайно светлой, не солнечно-рыжей, а лунно-золотой шерстью.
"Мати?" – остановившись в шаге от девушки неуверенно спросила она.
– Ашти! – Мати так обрадовалась, что была готова скакать, хлопая в ладоши. – Ашти!
Ашти! Наконец-то! Я так ждала тебя! Ты и представить себе не можешь, как я счастлива, что ты здесь, со мной!
"Мати, это действительно ты?" – волчица все еще выглядела неуверенной, не решаясь подойти.
"Конечно, я! Кто же еще!" "Ты как-то странно пахнешь, – Ашти недовольно повела носом, – не собой. Чужими".
"Не удивительно! Я ведь целый месяц жила в чужом караване! И эта одежда. Она не моя. Мне ее дали".
"Да… – волчица, наконец, приблизилась к ней, коснулась носом руки, лизнула, затем – узнав, закрутилась, завертелась, норовя лизнуть хозяйку в лицо. – Это в самом деле ты!" "Ну конечно я! – обычно Мати не позволяла подруге так себя вести, особенно на людях. Но сейчас она просто млела, чувствуя себя совершенно счастливой. – Кто же еще?" "Сперва нам показалось, что это госпожа… А потом, когда мы увидели людей…" "Нет, – девушка даже обиделась, поджала губы, отвернула от Ашти лицо, а потом и вовсе оттолкнула от себя волчицу, – это всего лишь я! А теперь, раз ты пришла не ко мне, почему бы тебе не уйти?" "Мати, – та потерлась о ее руку, скульнула, подняла глаза – такие грустные, такие несчастные. – Мати, не сердись на меня, пожалуйста!" – казалось, она вот-вот заплачет.
Девушка вздохнула, наклонилась к подруге, коснулась рукой головы:
"Как я могу на тебя сердиться! Ведь ты – моя золотая волчица! Ты и представить себе не можешь, как я тебя люблю! – она обхватила ее за шею, прижала к себе. – Прости, что оттолкнула тебя! Я… Я просто столько всего передумала за то время, что была здесь одна…" "Это все я…" "Это я виновата…" Поймав себя на том, что говорит те же слова, что и подруга, девушка улыбнулась.
Ей стало легко и тепло на сердце оттого, что в снежной пустыни есть существо, которое так хорошо ее понимает, чувствует то же, что она сама.
"Ты такая добрая, Мати… – Ашти уткнулась ей носом подмышку и замлела в объятиях. Это было еще одно ее отличие от Шуши – та не особенно любила тепло человеческих рук. Нет, конечно, ей нравилось, когда подруга чесала ей лоб или гладила живот, но вообще-то она была недотрогой. Ашти же не просто принимала ласки, но напрашивалась на них, подставляя то бок, то шею, порою даже лапой подводила руку к тому месту, которое у нее особенно чесалось. – Ты ведь не сердишься на меня? Я оставила тебя одну так надолго, убежала в стаю и носилась в ней по снегу в свое удовольствие…" "Что ты, моя прелесть! Ты не бросала меня! Это ведь я упросила Шамаша сделать так, чтобы вы с Ханом не могли вернуться в караван, пока тот находится во власти Курунфа! Я не хотела, чтобы вам угрожала беда!" "И все равно я должна была быть с тобой рядом! Но я даже не думала о тебе! Я…
Сама не знаю, как это случилось, почему, но… Прости меня, Мати, я очень-очень тебя люблю и никогда больше не покину!" – подняв умильную рыженькую мордочку волчица взглянула на подругу такими несчастными глазами, что девушке показалось, что она вот-вот расплачется вместе с ней. Зажмурив ставшие мокрыми глаза, она уткнулась в густую золотистую шерсть, от которой исходил густой ореховый запах дикого зверя.
"Ты ни в чем не виновата, – зашептала девушка, успокаивая и ее, и себя, – наверно, это Шамаш затуманил вашу память, понимая, что иначе вы, даже несмотря на Его запрет, станете нас искать… Ничего, теперь все хорошо. Мы рядом, мы вместе…" "Ты ведь не прогонишь меня?" "Нет! Скорее наоборот, – она тяжело вздохнула, – я не смогу отпустить тебя, даже если ты захочешь уйти, если станешь очень-очень просить, потому что… Ашти, я не смогу без тебя жить! Ты… Ты словно часть меня!" "Я никуда не уйду, – горячий шершавый язык коснулся щеки, скользнул к носу, – никогда! Потому что ты – больше чем моя часть, ты – весь мой мир".
"Но со временем тебе захочется найти свою стаю, как Шуши…" "Нет. Твой караван – моя стая. В другой я чувствую себя всего лишь гостьей.
Пусть почетной, всегда желанной, но не своей".
"Ты – священный зверь госпожи Айи. И если Она призовет тебя…" "Я приду на Ее зов. Но лишь затем, чтобы сказать: "Госпожа, Ты сама передала меня той, которую я почитаю почти так же, как и Тебя…" "Ашти! Это слишком! Так даже думать нельзя, не то что говорить богине снегов!" "Почему? Разве это не правда? Разве не ты с самого начала решала, жить мне или нет и не твоим словом я жива?" "Да, но…" "Если так, моя жизнь принадлежит тебе".