"Нет! -Мати готова была кричать. Она и кричала – на языке мыслей. Так громко, что Шамаш поморщился. – Не бросай меня! Пожалуйста! Останься со мной! Хоть ты…!" "Малыш…" "Пожалуйста! Я не хочу оставаться здесь совсем одна! Я не могу! Я умру!" -Шамаш, идем же! – было видно, что Атен теряет терпение. Ему самому было тяжело делать этот шаг, но… "Я должен. Ведь я – хозяин каравана. И я нужен моим людям…
Я… Если я не уйду сейчас, то не сделаю этого никогда!" "Шамаш! Сделай же что-нибудь!" "Ты хочешь, чтобы я остановил его?" "Нет! Чтобы ты не уходил!" "Хорошо", – сказал он на языке мыслей, а затем, вслух – -Я остаюсь.
– Но почему?!
– Так нужно.
– Что значит…
– Не спорь с ним, караванщик. Ему виднее, – мягко остановил Атена служитель. Его губы чему-то улыбались, глаза искрились и вообще, горожанин выглядел довольным, словно все происходило так, как ему и было нужно.
– Это из-за Мати, да? – Атен повернулся, вернулся к нему, замер, глядя прямо в глаза наделенному даром.
– Да, – кивнул тот.
– Но почему? Ты и так защитил ее заклятьем, и…
– Порой участие важнее защиты.
– Участие? Что за ерунда!
– Наверное, – горожанин как бы невзначай вмешался в их разговор, произнося каждое слово осторожно, выверено, словно идя по узкой тропинке у края пропасти, – он имеет в виду: как важно быть рядом, не бросая перед лицом опасности, пусть даже призрачной, ту… которую любишь.
Шамаш резко вскинул голову. Его взгляд был остер, как клинок, и холоден, словно ветер метели.
Мати задрожала.
"Нет!" – она так мечтала… Но нет! Об этом нельзя говорить! Тем более чужаку!
Он не должен касаться своими грязными руками ее души!
Взгляд девушки метался от одного к другому и обратно.
"Нет! – немо кричала она. – Нет!" -Порой, – пользуясь молчанием Шамаша, продолжал горожанин, – чувства виднее со стороны. Порой мы сами не замечаем их, а вокруг все знают… Она еще так юна, и ты… Должно быть, ты думаешь об этом лишь как о будущем. Так ведь? Я прав?
– Мне очень дорога эта девочка, – тихо проговорил Шамаш. – Я никогда не скрывал этого и не вижу причины отрицать сейчас. Я не оставлю ее одну в тот миг, когда она больше всего на свете нуждается в том, чтобы рядом был хоть кто-то.
– Обучение языку заклинания предполагает одиночество… – Атен глядел то на одного мага, то на другого, зная, что те говорят о чем-то важном, но пока еще не до конца понимая, о чем?
– Я буду рядом, но не с ней. Она будет одна, но не одна.
– Ты говоришь загадками.
– Это не важно. Главное, она будет знать, что я рядом. Так ей будет легче.
– Легче ли… – караванщик вздохнул, взглянул на наделенного даром толи с сомнением, толи с укором.
– Атен, отдай мне свою дочь. Пусть она войдет в мою повозку хозяйкой.
– Но… – торговец вытаращил на него глаза, не зная, что и сказать.
– Я понимаю, – между тем, продолжал Шамаш, – она еще слишком молода для вступления в брак…
– По крайней мере, ей надо пройти испытание… – пробормотал еще не до конца осознавший произошедшее хозяин каравана.
– Я готов ждать столько, сколько потребуется. Если, конечно, ты не возражаешь.
– Что ты! Это великая честь… – Атен чувствовал себя где-то на грани между реальной жизнью и краем грез. Он стоял, не смея и шагу ступить, чтобы не ошибиться, приняв мечтание за явь, а ревность за страх.
– Вот и отлично! – к ним подошел служитель, который, как ясно говорил весь его вид, не упустил ни слова из их разговора. Но Атену было все равно. Что же до Шамаша… Он взглянул на чужака недовольно, однако не сказал ничего. – Я очень кстати оказался рядом. И, конечно же, засвидетельствую ваш договор.
– Это не договор!
– Ну, уговор. Какая разница! Не важно! Поздравляю! – он широко улыбался и вообще выглядел чуть ли не более счастливым, чем хозяин каравана.
– Мати… – Атен был уверен, что его весть обрадует дочь, ведь все девушки мечтают стать женами мага. Но Мати и в этот раз умудрилась удивить его. Она выслушала его не просто молча – совершенно безучастно. Так, словно речь шла не о ней вовсе, так, неизвестно о ком, далеком и совершенно чужом.
"Я хотел обрадовать ее, а она…" – и, махнув в сердцах рукой, караванщик зашагал в сторону городских врат. Бросив на остававшихся быстрый взгляд, сопровождаемый вызванной неведомо чем усмешкой, горожанин двинулся за ним следом.
"Шамаш… -стоило им переступить черту городских стен, Мати позвала бога солнца.
– Что же теперь будет?" – она была не просто напугана – у нее словно сломалось что-то внутри. И страх перестал быть страхом, и боль болью, и даже слезы в глазах показались не жаркими, словно огненная вода, а холодными, как лед в сердце метели.
"Все хорошо… Все будет хорошо", – попытался успокоить девушку бог солнца.
"Но ты… Но госпожа Айя… Я… – мысли летели обрывками снежного полотна, тая в глазах быстрее, чем в лучах жаркого городского солнца. Душа мечтала лишь о том, чтобы забраться в самый дальний край мироздания, спрятаться там, затаиться, вдали от своих мечтаний, обернувшихся вдруг таким сильным страхом, что она даже не думала о том, чтобы попытаться с ним справиться. А губы были готовы шептать слова молитвы, прося кого-нибудь из небожителей снизойти к несчастной смертной и перенести ее… куда-нибудь, все равно куда, главное – подальше от Шамаша.
Потому что… Она была так слаба, а почти что исполнившаяся заветная мечта столь прекрасна… Что он… Она… Госпожа Айя никогда бы не простила их, и… – Как же быть…" "Ни о чем не беспокойся".
"Я не могу! – Мати была готова кричать от отчаяния. – Ведь… Это…" – она бы с радостью убежала прочь, в снега. Ей было не в первой искать в бегстве спасение от самой себя. Но… Но на этот раз она была заперта в повозке заклинанием.
"Ничего не бойся, – по-своему понимая отчаяние в ее глазах, проговорил Шамаш, – я здесь, с тобой. Как ты и хотела".
"Да! Но ты мог просто остаться! Ничего не говоря! Ничего… Это отец, да? Он вынудил тебя?" "Меня очень трудно заставить делать что-то против моей воли, девочка", – грустно усмехнулся он.
"Значит… Значит, это была мечта моего отца. Я понимаю… И она должна была исполнится".
"О чем ты?" – его взгляд стал внимателен.
"Мы же говорили с тобой недавно. Земля мечты… – заглянув в глаза богу солнца, она осеклась. – Не помнишь? Но как ты мог забыть… Это место… Оно действует и на тебя, да? Ты говорил, что защитишь меня, но не себя… Шамаш, кто ты сейчас?" "Тот, кем был всегда. Девочка, ты здорова? У тебя нет жара? Мне не нравится этот лихорадочный блеск в твоих глазах, и…" "Со мной все в порядке! – быстро прервала его Мати. – В порядке. Со мной… Ты…
Ты говорил, что в том сне… В том мире, который был… казался тебе больше, чем сон, ты был колдуном…" "Да".
"Но это был лишь сон! Вспомни, Шамаш! Ты – бог солнца, повелитель небес! Ты…
Позови госпожу Кигаль, или госпожу Гештинанну… Они…" Шамаш качнул головой, повернулся, собираясь уходить.
"Куда ты? Не хочешь слушать меня? Не веришь мне?" "Все-таки, ты не здорова. Я видел по дороге валериану и хмель…" "Нет! Не уходи! Я здорова! Это ты…" "Не волнуйся. Я здесь, рядом, и скоро вернусь".
Он поспешно ушел.
Мати всхлипнула, потерла глаза, сглотнула подкативший к горлу ком, полный горечи боли и обид.
"Это все не на самом деле… Просто мечта… Он не делал мне предложения… Не говорил о любви… Кто Он и кто я! – она легка возле края повозки, свернулась в клубок, глядя на свои руки. – Бог солнца… А если бы Он на самом деле был бы только человеком… магом… Я бы тогда… Я бы… Я… "Мой путь-твой путь, мой дом – твой дом, мой вздох-твой вздох, чтобы жить одной жизнью и уснуть одним сном…" Но это все только мечта… Несбыточная. Поэтому даже сейчас я не услышу этих слов. Он никогда не будет моим… Ведь Он… Он принадлежит другой. Он любит другую… Не меня – я для Него всего лишь маленькая девочка, с которой Он встретился в снегах пустыни. Он сам говорил – я всегда останусь для Него той малышкой… Младшей сестрой, о которой заботятся, которую любят… но не так, совсем не так… – она вновь всхлипнула, утерла рукой нос. – Заговори я с Ним об этом, Он бы рассердился на меня. Потому что это не правильно. Потому что я еще не прошла испытания. Я – ребенок. И не важно, что мне осталось всего несколько месяцев до совершеннолетия, и чувствую я себя совсем взрослой, и думая о будущем не могу не думать и… Не важно. Он бы рассердился. И сам бы никогда не заговорил… Даже сейчас, когда считает себя только человеком… С отцом говорить о помолвке можно, а со мной о любви – нельзя… Вот Он весь в этом! А я… Я бы согласилась даже на ненастоящее, мгновенное счастье… Я бы… – и тут она вдруг осеклась, залилась румянцем. – А что если госпожа Айя слышит мои мысли? – Мати-то думала, что совсем одна, что никто не заглянет в ее душу, ведь одно дело говорить себе и совсем другое – говорить, зная, что кто-то может услышать… – Ох, госпожа Айя, прости меня! Я не хотела…! Я… Я… Я сама не знаю, что со мной творится! Это… Это так тяжело, так больно: видеть, что мечты всех вокруг исполняются, знать, что и твоя мечта может, но… но не сметь даже мечтать об этом! Я… Я просто сойду с ума!" И когда она услышала чьи-то шаги, то не вздрогнула от страха, а вздохнула с облегчением.