— И ты меня прости, — говорю я. — Я пытаюсь. Я просто…я не всегда знаю, что я должна
делать.
— Нет надо, Айви, — говорит он. — У меня нет списка вещей, которые ты должна делать.
А у меня есть. Мне кажется, он знает, что я притворяюсь. Или не знает, но мне от этого не
легче. Почему он не может вести себя, как обычный восемнадцатилетний? Как тот, кто примет
поцелуй от девушки? Вместо этого, Бишоп хочет искренности, которую я не могу ему дать.
Солнце начинает уходить за горизонт, когда мы идем по дороге.
— Как прошла твоя первая рабочая неделя? — спрашивает Бишоп.
— Хорошо. Я имею в виду, пока я не делаю ничего особенного. В основном, разбираю
бумаги. Но, зато мне не скучно.
— Я рад, — говорит он. — Я знаю, что дни могут быть длинными, если нечем заняться.
Он говорит о себе? Он уходит из дома каждое утро, но я не имею понятия, куда он ходит. И
почти каждый день он приходит с заходом солнца. Может быть, он ходит к реке, в то время как я в
суде. Он не говорил мне, и я не спрашивала.
По мере приближения к дому его родителей, мое сердце начинает колотиться в два раза
сильнее.
— Хочешь за что-то подержаться? — спрашивает Бишоп. Я не понимаю, о чем он говорит,
пока не смотрю вниз. Его рука — смуглая кожа, длинные пальцы — протянута мне. Мои глаза
смотрят на его лицо, и он улыбается. Мой первый инстинкт — сказать «нет», хотя это намного
естественнее, чем поцелуй в ванной. Но я никогда не держалась за руки с парнем, и поэтому я
нервничаю. Я знаю, что должна принять его руку; Келли хотела бы этого.
Я кладу мою руку на руку Бишопа, и он переплетает наши пальцы. Его теплая ладонь
согревает меня, и, кажется, сердце бьется спокойнее.
Он держит меня за руку всю дорогу до дома его родителей и отпускает, как только мы
ступили в дом. Когда к нам подошел Президент, я стараюсь сдержаться и не убежаь.
— Бишоп, Айви! — говорит Президент Латтимер. Он подходит к нам с вытянутыми
руками и обнимает нас, прежде чем я успеваю это понять. — Мы рады, что вы смогли
присоединиться к нам. Мы хотели, чтобы вы пришли раньше, но ты же знаешь свою мать, —
говорит он с ухмылкой Бишопу. — Она должна убедиться, что все идеально, — звучит, как
оправдание для меня.
Эрин Латтимер появляется за спиной мужа, с вымученной улыбкой на лице. Она одета в
красную юбку и блузку с длинными рукавами, слишком жаркой для сегодняшней погоды. Я
сомневаюсь, что она вообще знает, как потеть. Она напоминает мне кукол Барби, которые
всегда одинаковы — пластиковые и совершенные. Я знаю, что Эрин жила в моей стороне
города. Но она отличается утонченная элегантность, которой не было у женщин с которыми я
росла. Она похожа на царицу.
Она обнимает Бишопа, который целует ее в щеку, и просто кивает мне. Я рада, что она не
изображает любовь. Не то, что ее муж. Неприязнь — эмоция, которую я могу уважать.
Ужин подается в столовой. Стол слишком большой для нас четверых, но он полностью
заставлен. Латтимеры сидят друг напротив друга и предложили нам с Бишопом сделать также.
Но Бишоп берет стул и садится рядом со мной.
— Слишком большой стол, — говорит он своей матери. Я чувствую благодарность за этот
маленький акт неповиновения.
Миссис Латтимер не довольна изменением, но она не делает из этого проблему. Она лишь
кивает.
— Они все еще молодожены, в конце концов, — говорит Президент Латтимер с улыбкой. Я
сомневаюсь, что он знает, что Бишоп спит на диване каждую ночь.
Мы едим салат и теплый хлеб с розмарином и ведем светскую беседу. Я начинаю думать,
что смогу пережить этот вечер без потерь, когда президент Латтимер поворачивается ко мне с
улыбкой.
— Как твоя работа в суде?
— Мне нравится, — говорю я. — Я работаю с Викторией Джеймсон.
Президент Латтимер кивает.
— Я хорошо знаю Викторию и ее отца. Это займет тебя до тех пор, пока не пойдут дети.
Мое сердце замирает.
— Да, — говорю я.
Президент Латтимер разрезает свой кусок курицы.
— Ты изучаешь что-нибудь интересное?
Я делаю глоток ледяной воды.
— В основном, я занимаюсь практической работой, — говорю я осторожно. — Помогаю с
организационными моментами, — делаю паузу. — Виктория сказала, что на следующей неделе
мы сможем работать с заключенными.
Миссис Латтимер охает.
— Я не уверена, что это уместно, Айви. Не для тебя.
— Почему нет? — кто-нибудь, заткните меня.
— Ты всего лишь девочка, — говорит миссис Латтимер. — Некоторые вещи являются
слишком взрослыми для тебя.
Я сосредотачиваюсь на своей тарелке. Закрой рот, говорю я себе. Просто заткнись. Но я не
могу, поэтому до боли прикусывая язык. Если я смогу выполнить план моего отца, это будет чудо.
— Думаю, что если я достаточно взрослая, чтобы выйти замуж против своей воли, то и
достаточно взрослая, чтобы работать там, где хочу, — говорю я, поднимая глаза.
Длинная пауза молчания. Вилка миссис Латтимер падает на тарелку.
— Как ты смеешь, — говорит она, широко раскрыв глаза. — Как смеешь…
— Эрин, — говорит Президент Латтимер спокойным голосом. — Айви имеет право на
собственное мнение. Особенно здесь, за нашим обеденным столом, — я смотрю на него. — Я
призываю к дискуссии, — говорит он мне без всяких ироний.
— Пока это в рамках ваших убеждений, верно? — спрашиваю я. Я опускаю вилку, чтобы
никто не увидел, что мои руки дрожат. — На улицах люди не могут говорить о демократии.
Президент Латтимер поднимает брови.
— Твой дед поддерживал демократию, Айви. И он проиграл. Он проиграл потому, что у
него не было достаточно сторонников.
— Нет, он проиграл, потому что ваш отец первым получил оружие, — мне нужно
замолчать. Я делаю глубокий вдох, приводя себя в порядок. Рука Бишопа лежит на столе рядом со
мной. Его мизинец дотрагивается до моего. Я смотрю на него и не понимаю, что он пытается
сделать: поощрить меня или остановить.
— Что случиться, если давать людям решать, какое правительство они хотят? —
спрашиваю я. — Чего вы боитесь? — это слова моего отца.
— Людям нужна определенность, — говорит Президент Латтимер. — Им нужен мир. У нас
было достаточно войн.
— Люди за забором тоже вызывают волнения? — спрашиваю я.
— Люди за забором делали ужасные вещи. Наказание соответствует преступлению, —
встревает миссис Латтимер.
— Может быть, некоторых из них, — соглашаюсь я. — Но не все из них убийцы.
Некоторые люди просто воруют. Зачем оставлять их умирать? — миссис Латтимер открывает рот,
собираясь заговорить, но я останавливаю ее. — А что заставляет девушек вступать в брак, не
позволяя им самим решать, что делать со своим счастьем?
— Нашим приоритетом является не личное счастье, Айви, — говорит Президент Латтимер.
— Мы все еще пытаемся выжить, увеличивая наше население. Мы пытаемся сделать их жизни
лучше.
Я подавляю смех.
— Так вы знаете, что лучше для каждого человека в Вестфалле?
— Да, — говорит миссис Латтимер. — Он знает, — она сердито смотрит на меня.
— Ты знаешь, — говорить мне Президент Латтимер. — Ты напоминаешь мне свою мать.
Конечно, ты похожа на нее. Она тоже была… слишком страстной.
— Что? — шепотом спрашиваю я, но в моей голове я слышу крики. — Вы знали мою
маму?
— Да, — его улыбка печальна. — Я хорошо ее знал.
У меня так много вопросов, что они образуют комок в горле. Я хочу кричать на него,
царапать еще щеки и спрашивать, как
может он говорить о ней таким нежным голосом, если он сам убил ее? Но я беру себя в