После вчерашней ссоры с Бишопом, из-за который я не могла уснуть полночи, я
проснулась полная решимости сделать шаг вперед к цели моего отца. Я не позволю Бишопу сбить
меня с толку. Келли всегда говорит, что есть семья и есть все остальные. Мой отец — семья. А
Бишоп — все остальные.
Я слышу, как хлопнула дверь и тяжелые шаги в коридоре. Я встаю с унитаза и
приоткрываю дверь. Дэвид сворачивает за угол конце коридора, и я следую за ним на цыпочках
босиком, держа босоножки в руке.
Я с опаской заглядываю за угол и вижу, что Дэвид набирает цифры на клавиатуре,
установленной в стене. После этого, он открывает дверь рядом с клавиатурой и заходит внутрь, но
он не закрывает дверь. Я слышу его голос и голос другого человека из комнаты.
— Слава Богу, что сегодня пятница, да? — говорит неизвестный человек. Он, кажется,
старше, его голос грубый.
— И не говори, — говорит Дэвид. — Следующая неделя будет долгой.
— Изгнание?
— В среду.
Старший человек цокает языком. Критикует? Я слышу шелест и лязг металла,
сопровождаемый тяжелым стуком. Дэвид снял свою кобуру. Мой пульс учащается, а на лбу
выступают капли пота. В руках у меня папка — моя страховка на случай, если меня поймают.
— Распишись, — говорит неизвестный мужчина.
Я слышу скрип пера на бумаге и понимаю, что должна уходить, но мне нужно больше
информации. Я не понимаю, что это за жужжащий звук. Затаив дыхание, я выглядываю из-за угла
еще сильнее. Они оба стоят ко мне спиной перед открытым встроенным сейфом. Оттуда, где я
стою, я вижу ряды орудий, от пола до потолка. Там пистолеты и большие пушки. На любой вкус.
Ружья, и даже несколько автоматов. В наши дни оружие — это просто теория для большинства
людей, а не реальность, поэтому они мало что о них знают. Но мой отец научил нас определять
основные виды оружия. И хотя я никогда не стреляла из пистолета, но могу с легкостью
представить его в своих руках.
Я разворачиваюсь и иду обратно по коридору. Когда я повернула за угол, я надеваю
босоножки и закрываю глаза, пытаясь запомнить все в мельчайших деталях.
— Эй, миссис Латтимер, — говорит Дэвид, прямо за моим плечом. — Что вы здесь
делаете?
Я попрыгиваю от испуга и оборачиваюсь.
— О, привет, Дэвид, — говорю я, положив руку на грудь и чувствуя бешеное
сердцебиение. — Я должна отнести эту папку в хранилище, но я заблудилась, — улыбаюсь я.
Он кивает головой на папку.
— Какой номер дела? — я говорю ему номер. — Ее нужно отнести в Комнату Записей B,
— говорит он. — Я могу отнести. Технически, только охранники могут войти туда. В следующий
раз просто дайте нам знать, и мы будем рады помочь.
— Спасибо, — говорю я и протягиваю ему папку. — Простите, что не следовала
протоколу. До сих пор учусь.
— Нет проблем, — говорит Дэвид.
— Теперь вы можете указать мне направление к лестнице? В противном случае, я буду
бродить здесь несколько дней.
Дэвид улыбается и кивает вперед.
— Она там.
— Спасибо. Проведи выходные с пользой, — я практически бегу к лестнице и только там
решаюсь отдышаться. Есть одно преимущество в том, что я теперь Латтимер — очень легко
обманывать людей. Они думают, что если я изменила фамилию, значит, я такая же, как и они. Как
будто несколько недель могут изменить мышление.
Я быстро иду к рынку, чтобы успеть до закрытия. Здесь меньше народу, чем в прошлый
раз, но я теперь еще больше на виду. Все смотрят на меня, и это раздражает.
Человек со специями уже начинает собираться, но я хватаю со стола банку какого-то
варенья и показываю ее ему.
— Я хочу купить ее.
Он смотрит на меня.
— Три чека.
У нас больше нет наличных, после войны. Людям платят чеками. Женщинам, которые не
работают, а это подавляющее большинство женщин в западном крае, и детям выдается
ежемесячное пособие.
— Ладно, — я достаю из сумки три чека и кидаю из на прилавок.
— Вам нужен мешок?
— Нет, — я кладу банку в сумку.
— Что-нибудь еще? — спрашивает человек.
Я гляжу вокруг. Никого нет поблизости.
— Скажите ей, что я нашла, где оно хранится, — тихо говорю я и ухожу, не оборачиваясь.
Я чувствую эйфорию, пока иду домой. Я представляю лицо Келли, когда мое сообщение
будет доставлено. Это ничего не значит для продавца специй, но это многое значит для Келли.
Она расскажет моему отцу, и они оба будут довольны, что я смогла.
Но чем ближе я дохожу до дома, тем быстрее эйфория исчезает. Потому что доказывая
себе, своему отцу, что я могу достичь цели, я забыла про Бишопа. Я узнала, где храниться оружие,
а это значит, что отец стал на один шаг ближе к убийству Президента и Бишопа. Я верю в моего
отца. Но я начинаю понимать, что есть разница между позволением кому-то умереть и убить кого-
то своими руками.
Гостиная и кухня пусты, когда я возвращаюсь домой, а на газу стоит кастрюля с куриным
бульоном. Дверь на веранду открыта, и я вижу Бишопа, сидевшего на одном из плетеных диванах.
— Привет, — говорю я. Я кладу свою сумку на пол и сажусь напротив него, скрестив ноги.
Бишоп поднимает на меня взгляд.
— Тяжелый день? — спрашивает он.
— Да.
— Два подряд.
Я киваю. Я балансирую на грани слез, но я не могу сказать причину. У меня вдруг
появилось яростное желание сказать человеку, что я пошутила, чтобы он не передавал сообщение
Келли.
— Мне жаль, что мы поругались, — говорю я. — Прошлой ночью.
Бишоп поднимает брови и слегка улыбается. Так же он улыбнулся Келли в день свадьбы.
Это настоящий Бишоп: меньше совершенства, больше тепла.
— Это не ссора. Мы же не подрались, — он улыбается, но в его глазах грусть. Я
вспоминаю его мать, и думаю, что он рос в холоде. — Но я сожалею о том, что я сказал о твоем
отце.
— Я не полная идиотка, — говорю я. — Я думаю об альтернативах, если все изменится в
западном крае.
Бишоп спускает ноги с дивана и садится лицом ко мне.
— Я никогда, ни на секунду, не считал тебя идиоткой, Айви.
— Ты тоже слушаешь своего отца, не так ли? — спрашиваю я.
Бишоп смотрит вниз на свои сложенные руки, потом опять на меня.
— Иногда. Я думаю, что это из-за того, кто мы… сын президента и дочь основателя… —
он закатывает глаза, заставляя меня улыбаться. — Это вдвойне важно, чтобы мы имели свое
мнение. Мы не наши родители. Мы не должны соглашаться со всем, что они говорят.
— А что, если я согласна с отцом? — спрашиваю я, потому что мне кажется, что я должна
подтвердить веру в своего отца.
— Тогда отлично, — говорит Бишоп. — Но я думаю, что легко попасть в ловушку, думая о
том, чьи мы дети. Мы по-прежнему вольны выбирать, кем мы хотим быть.
— Правда? — спрашиваю я. — Потому что я не смогла ничего выбрать, — всю свою жизнь
мой отец и Келли решали за меня все. Любое несогласие с моей стороны было воспринято как
нелояльность. Отец решил, что я выйду за Бишопа и определил этим всю мою жизнь.
Бишоп принимает мой сарказм как должное.
— Ну, очевидно, множество вещей вне нашего контроля, — он крутит на пальце
обручальное кольцо. — Но никто не может контролировать то, кем мы становимся.
— А кем ты хочешь стать? — с интересом спрашиваю я, но мой голос звучит так, будто я
насмехаюсь. Я чешу ногу, пытаясь скрыть свое смущение.
Бишоп смотрит на меня.
— Кем-то честным. Кем-то, кто поступает правильно. Тем, кто следит за своим сердцем,
даже если он разочаровывает людей, — он делает паузу. — Кем-то храбрым.
Мальчик, который не хочет лгать, женился на девушке, которая не может сказать правду.
Если Бог существует, то у него странное чувство юмора.