стороны и попадают мне на руку. Кожу обжигает, и на глазах выступают слезы.
Он подходит ко мне сзади и выключает конфорку. Он кладет руку на мое плечо, и я очень
стараюсь не вздрогнуть.
— Давай, — говорит он. — Пойдем, сядем.
Я оборачиваюсь, пытаясь состроить беспокойство на лице.
— А ужин?
— Я думаю, это может подождать.
Я следую за ним в гостиную и сажусь в одно из кресел, пока он устраивается на диване. Я
поджимаю ноги под себя и нервно начинаю щупать маленькие веревочки на диванной подушке.
На улице еще светло, но солнце начинает заходить, а окна нашей гостиной выходят на восток, из-
за чего в комнате полумрак. Он не включает лампу, и я рада. Будет проще и спокойнее.
— Я знаю, что это трудно, — говорит он. Он наклоняется вперед и кладет локти на колени,
глядя на пол. — Мне тоже не легко.
Я не знаю, что сказать, поэтому молчу.
Он разочарованно вздыхает.
— Ты не…ты не должна притворяться кем-то для меня, Айви. Я ничего не жду. Я хочу,
чтобы ты была собой, — он откидывается на спинку дивана. Его голос был усталым. — Я просто
хочу знать, кто ты.
— Ладно, — говорю я, пока мой мозг ищет скрытый смысл в его словах. Потому что это
казалось нереальным, что ему тоже не хотелось этого брака.
— Что ты хочешь знать?
Бишоп снова наклоняется вперед и смотрит на меня.
— Все, — спокойно говорит он, и мой желудок сжимается.
Я знаю, что я должна рассказать ему что-нибудь, но я так же знаю, что я должна быть
осторожной. Но даже если я буду осторожной, я не знаю, что я могу ему рассказать, потому что я
сама не знаю, кто я. Всю свою жизнь я думала, что я запасная дочь. Дублер моей старшей сестры.
А потом, неожиданно, два года назад, я оказалась в центре внимания. Я потратила всю свою
жизнь, становясь девушкой, которой они хотят меня видеть, я закрыла настоящую себя, закопала в
глубокий колодец. А сейчас я должна открыться незнакомому человеку.
Я отрываю от подушки одну ниточку.
— Ммм…я не знаю, — я делаю глубокий вдох. — Я люблю клубнику. Я хотела бы быть на
несколько сантиметров ниже. Я боюсь змей. Я люблю читать. Моя мать умерла, когда я была
ребенком, — я говорю быстро, словно эти слова ничего не значат. Интересно, он знает, что его
отец сделал с моей семьей? Как он забрал мою мать и убил ее, чтобы напомнить всем, в чьих
руках власть. Я просто подумала об этом, и мои щеки покраснели, а сердце забилось так сильно,
что я почувствовала боль в ребрах. Я должна остановиться, но вместо этого, я смотрю прямо в его
глаза. — Мне не нравится то, что делает твой отец, — да, может, Келли и жестока, но и во мне
есть бесшабашность, которую я не могу сдержать. — Это все, что ты хотел знать?
Выражение лица Бишопа не меняется, он сам спокоен.
— Это только начало, — говорит он, в конце концов.
Я знаю, что он ждет вопросов от меня. Вопросов о его жизни. Но меня это не волнует. Я
уже знаю о нем все, что стоит знать. Я знаю, кто его отец и какая у него семья. Все остальное для
меня не имеет значения. Но я слышу голос отца в голове: первый шаг — получить доверие.
Поговорить с ним, заставить его открыться.
— А что насчет тебя? — спрашиваю я с поддельным интересом. — Теперь твоя очередь.
— Ладно, — говорит он. — Я люблю пекан. Я хочу, чтобы у меня был подбородок, как у
моего отца, — его глаза светятся, и я знала, что он дразнит меня. — Я боюсь замкнутых
пространств, — продолжает он. — Мне нравится быть на открытом воздухе. Моя мать сводит
меня с ума, — он делает паузу, смотрит прямо на меня. — Мне нравится, как сверкают твои глаза,
когда ты злишься. Это все, что ты хотела знать?
Что-то трепещет в груди.
— Это только начало, — говорю я.
Глава 4
Следующим утром я просыпаюсь в пустом дом. Бишоп уже ушел, в записке, оставленной
на кухонном столе, он написал, что вернется к пяти. Я чувствую разочарование, когда читаю ее.
Не то чтобы я скучала по нему и хотела, чтобы он остался. Мне просто скучно. Я никогда не
умела просто сидеть на месте с книгой в руках. Я не могла жить без активности, и Келли говорит,
что это может привести меня к неприятностям. Она всегда говорила это с улыбкой, но я никогда
не думала, что она шутит.
Я чувствую себя изолированной в этом доме. Кроме моей сестры, у меня больше не было
друзей. Мой отец обучал нас дома, не доверяя учебной программе Президента Латтимера. Он
также волновался, что мы можем ошибиться и сказать кому-то о наших намерениях, если станем
дружить с другими детьми. Конечно, были люди, которые так же не принимали политику
Президента, но мой отец думал, что лучше держать наш план в секрете. Это был секрет Армии из
трех человек. Он никогда открыто не говорил о революции и предупредил нас не делать этого.
Последние два года я почти не выходила из дома, пока они с Келли заводили нужные
знакомства в нашей стороне города, укрепляли союзы, помогая людям, когда им не хватало еды.
Они также помогли людям из забытой части города, например, тому мужчине с рынка, чья дочь
тяжело болела (сейчас она с радостью выступает в качестве посланника). Мой отец всегда
говорит, что люди будут помнить эти добрые дела и поддержат нас. Но у нашей семьи не было
верных друзей, потому что людям нельзя доверять на сто процентов.
После завтрака овсянкой и малиной, я быстро принимаю душ и выхожу на террасу. Это
большое помещение, с темно-серым деревянным полом. В середине стоят два дивана с желтыми
подушками, а между ними стоит низкий кофейный столик. По стенам растет моя тезка, придавая
террасе более уютный вид. Я вижу все, но плющ не дает увидеть меня.
Задняя дверь соседнего дома открывается и на улицу выходит девушка, неся корзины в
одной руке и резиновыми перчатками в другой. Ее волосы длинные и прямые, они блестят на
солнце и кажутся золотыми, а не светло-русыми. Я всегда завидовала таким волосам. Они кажутся
легкими. А мои волосы тяжелые, густые, а цвет больше похож на кирпичную дорогу, а не на
золото. Я видела эту девушку однажды, но мы так и не познакомились. Возможно, она была на
церемонии бракосочетания, но я была слишком занята, чтобы оглядывать потенциальных невест.
Она спускается с крыльца, но дверь снова открывается, и из дома выходит парень.
— Как же мой завтрак? — спрашивает он, хватая ее за руку.
— Я оставила кашу, — говорит она. Ее голос высокий и словно детский. — И я
приготовила фруктовый салат.
Я вижу, что парень усиливает хватку на ее руке. Она вздрагивает и пытается отстраниться,
но у нее не выходит.
— Это не завтрак, — говорит он сердито. — Я хочу яйца. Или блинчики. Что-то горячее.
— Ладно, — вздыхает девушка. — Просто позволь мне…
— Сейчас, — говорит он.
Я спускаюсь с террасы в сад.
— Привет, — говорю я. Они оба поворачиваются в мою сторону.
Парень щурится, а потом отпускает руку девушки и подходит к низкому забору,
разделяющему наши дворы.
— Привет, — говорит он с улыбкой.
Я улыбаюсь ему в ответ, хотя понимаю, что не стоит делать этого.
— Я Айви… Латтимер, — говорю я. Моя фамилия до сих пор звучит непривычно. — Мы
только что переехали.
— Конечно, — говорит он, — я знаю, кто ты. Я ходил в школу с Бишопом, хотя он был на
несколько лет старше меня, — он протягивает руку. — Я Дилан Кокс, — он указал пальцем на
девушку. — А это моя жена, Мередит. Мы тоже недавно переехали.
— Привет, — говорит Мередит, глядя то на мужа, то на меня.
— Приятно познакомиться, — говорю я. — Ну, я просто хотела представиться.
Дилан снова улыбается мне. Его улыбка такая милая, что я даже забыла о его грубом