— Стой! — заорал я и, дернув поводья, успел вклиниться между ним и тремя рыцарями.
— Что ты делаешь, дурак? — в гневе проревел Паладон, силясь удержаться на вставшей на дыбы лошади.
— Да ты посмотри! — я показал рукой на поле.
Чтобы успокоить лошадь, Паладон похлопал ее рукой по шее, обернулся и побледнел. Трое рыцарей застыли, будто окаменев. Умолкли радостные крики. Все с изумлением взирали на разворачивавшуюся перед нами картину. Мгновение спустя она заворожила и меня.
Откуда ни возьмись, буквально из-под земли, на поле появились тысячи воинов. На наших глазах все новые и новые бойцы поднимались из травы, стряхивая с себя дерн, которым маскировались. Жирный монах, который торчал перед моим конем, желая увидеть, что происходит, осенил себя крестным знамением. А мне вдруг вспомнились картины с изображением сцен Судного дня, которые я видел в детстве. То ли мертвые вставали из могил, то ли на поле разверзлись врата ада, из которого в наш мир устремлялись тысячи чертей.
Взвились десятки зеленых флагов с золотым шитьем. Четко, словно по команде, опустились длинные, сулящие смерть копья. До нас донесся грохочущий рокот сотен барабанов.
Рассеянные по полю солдаты в синей одежде в мгновение ока построились, разбившись на сотни. Миг-другой, и перед нами уже стоял выгибающийся полумесяцем строй, числом не меньше десяти тысяч человек. Еще несколько ударов сердца, и синее войско двинулось вперед с неумолимостью и скоростью горной реки. В этой картине было что-то нечеловеческое. Казалось, не люди, но сама природа собирается сразиться с христианами. Краешки полумесяца изогнулись еще больше, охватывая армию рыцарей с двух сторон.
Из-за холма, возвышавшегося на краю поля, показалась конница. Словно пенная волна, всадники на верблюдах и лошадях пронеслись через строй пехоты. Громом прогремел над полем их клич «Аллах акбар!».
— Самуил, кто это? — закричал Паладон.
— Альморавиды! — Мое сердце разрывалось при мысли об Азизе. — Тысячник Хаза обвел нас всех вокруг пальца. Он отдал Мишкат Юсуфу.
В этот момент конница альморавидов врезалась в растерянное войско крестоносцев. Скоро до них добралась и пехота. Ловушка захлопнулась.
Лихорадочно размышляя, Паладон кружил на одном месте. Наконец, вскинув голову, он произнес:
— Вмешательство альморавидов все меняет. Нам надо ехать, немедленно.
Он развернул лошадь в сторону холмов, из-за которых мы пришли.
— Погоди! — крикнул я ему, прежде чем он успел ее пришпорить.
Когда мой друг повернулся, я резко мотнул головой в сторону рыцарей, которые по-прежнему, словно окаменев, сидели на своих лошадях.
— И что? — полыхнул взглядом голубых глаз Паладон. — Они нам больше не угрожают.
— После того, что случилось, уже неважно, кто на чьей стороне. И пять мечей лучше, чем два.
Паладон кинул взгляд на поле боя. Отряд альморавидской конницы отделился от схватки и быстро несся в нашем направлении.
— Черт бы тебя побрал, Самуил.
Пусть и обругав меня, Паладон все же признал мою правоту. В ярости рванув поводья лошади, он подъехал к своим телохранителям.
— Танкред, Жослен, Лотар! — рявкнул он. — Вы со мной? Останетесь здесь — отправитесь на тот свет!
Они тупо уставились на него. Один из рыцарей перевел на меня взгляд, и вдруг его лицо исказилось от ненависти: — Иудейский пес! Изменник! — Он занес булаву.
Паладон выбил ее мечом.
— Самуил — один из нас. Он мой друг, — сказал он. — Вы со мной или нет?
Мы уже слышали грохот копыт приближающейся конницы альморавидов. Один за другим три рыцаря кивнули.
— Отлично. Тогда за мной.
Мы понеслись в сторону холмов, оставляя за собой грохот битвы.
Мы забрались высоко в горы. Я взял на себя роль проводника. Сперва мы направились в пастушью хижину, а потом в лагерь Хазы на противоположном склоне. Ни там, ни там — ни одной живой души. Меня это нисколько не удивило. Зачем тысячнику было кого-то здесь оставлять, если он не сомневался в победе?
Паладон поставил рыцарей перед выбором: либо они возвращаются с нами в Мишкат, либо сами добираются через горы до Толедо. Они спросили, на какую награду могут рассчитывать, если останутся с нами.
— Не могу сказать точно, — промолвил мой друг. — Мы собираемся спасти эмира и принцессу, а где знать, там и деньги.
Остаться согласились двое: мускулистый коротышка баск Танкред, родом из-за Пиренеев, и светловолосый бургундец Лотар, младший сын обедневшего аристократа из Орании. Оба они были немногословными солдатами удачи, успевшими повоевать по всей Европе. Третий же, норманн Жослен, тот самый, что собирался пристукнуть меня булавой, оказался убежденным крестоносцем. Не испытывая ни малейшего восторга от нашего общества, он объявил, что отправится на поиски армии Альфонсо. Паладон не стал возражать.