— Ее считай уже нет, — перебил я Паладона. — Как сегодня стало известно, Юсуф собирается ее разрушить.
— Это неважно, — отмахнулся мой друг. — Идеи же никуда не денутся! Если получится, когда-нибудь отстрою мечеть заново. Я способен внятно выразить себя лишь в творчестве. Кто знает, может, когда-нибудь Санчо с Альфонсо снова улыбнется удача, они разгромят альморавидов, и я вернусь в Мишкат. Внешняя форма не так уж и важна. Какая разница — мечеть или христианский собор? Главное — храм того, во что мы все верим. Если же мне не удастся воссоздать его, тоже невелика беда. Пока мы втроем живы… Вернее, нет, пока жив хотя бы один из нас, будет жить и идея того, что мы построили. Будет жить Андалусия и ее идеи — терпимости, великодушия, согласия — всего того, чем мы так дорожим. А если мы погибнем, хоть сегодня, хоть завтра, хоть через много лет, идеи будут жить дальше. На небесах, на земле — везде, где есть любовь. — Паладон смущенно посмотрел на меня. — Извини, меня послушать, так я вот-вот готов начать свою священную войну в противовес тем войнам, что ведут другие. Но если подумать, то мы тоже в каком-то смысле моджахеды, только цель у нас благороднее, чем у крестоносцев или альморавидов. За нее стоит умереть.
— Ты прав. Любовь — это основа основ.
— Именно так. Кроме того, как бы ни закончились наши приключения, никто не сможет нас упрекнуть в недостатке храбрости. Однако я верю, что все завершится хорошо. Последний раз я был так счастлив, когда… когда мы нашли тебя прячущимся на смоковнице. Именно с этого все и началось.
— Да, началось все хорошо, а закончиться может плохо, — мрачно пробурчал я.
Паладон схватил меня за плечи и посмотрел прямо в глаза.
— Да, не исключаю, что мы потерпим неудачу, — сказал он, — но теперь ее никто не посмеет назвать поражением. Мы возродили Братство, и если нам суждено сегодня погибнуть, то мы встретим смерть вместе. В каком-то смысле это можно назвать победой. Вот только знать о ней будем лишь мы одни.
Вдруг снаружи что-то лязгнуло, и послышались шаги. Паладон вскочил и, с мрачным видом достав из ножен меч, сделал два шага к двери. Не успел он до нее дойти, как она распахнулась.
В комнату ворвалась Айша. Она кинулась к Паладону в объятия. За ней показались смущенный Ясин, Азиз и Джанифа, раскрасневшееся лицо которой сияло от радости. Потом вошел вооруженный луком Давид и, наконец, Карим, находившийся под охраной Лотара. Паладон и Айша не сводили друг с друга глаз. Ни слез, ни смущения. Они словно никогда не расставались. Паладон улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Они поцеловались, и принцесса прижалась щекой к его груди. Несколько минут они просто стояли, не размыкая объятий. Они напоминали давно уже находящихся в браке любящих супругов, которые встретились после того, как один из них ненадолго отлучился на базар, и теперь наслаждающихся обществом друг друга. Как же мы были тронуты силой их любви! Паладон и Айша словно стали выше ростом, а их кожа, казалось, лучилась светом. Я ощутил нисхождение благодати, будто своими стараниями мы восстановили естественный миропорядок, столь же привычный, как рассвет, начинающий каждый день восходом солнца.
Айша опустилась на колени и, улыбнувшись, поманила к себе Ясина, который прятался в складках юбок Джанифы. Малыш с изумлением и даже страхом взирал на высоченную фигуру отца, которого увидел в первый раз в жизни. Подавшись к сыну, Айша поцеловала его в лоб и, взяв за руку, подвела к Паладону. Мой друг тоже опустился на колени и чуть неуклюже протянул свою огромную лапищу сыну. Потом он провел пальцем по щеке Ясина. Глаза Паладона наполнились слезами.