Пинсон дождался, когда последние отблески огней от горящих светильников исчезли во мраке тоннеля. Прощания не было, ему лишь весело помахали руками. Мария выглядела озабоченной, а глаза Томаса весело сверкали в предвкушении новых приключений.
Профессора мучило, что ему пришлось пойти на обман, хоть он и понимал: так будет лучше. Мысль о том, что он рядом, придаст Марии и Томасу сил и смелости, когда они пойдут через тоннель. Если все пройдет гладко, они узнают правду, только когда выберутся наружу.
«Что ж, по крайней мере, душой я буду с ними», — мелькнуло в голове у Пинсона.
На несколько секунд его оглушило осознание неотвратимости сделанного им шага, быстро сменившееся возбуждением и ощущением небывалой свободы. «Я словно отходящий от причала корабль: ревет двигатель, включенный на полную мощность, якорь поднят. Все, свобода! Может быть, именно такое чувство посещало Сида, когда он несся навстречу битве», — профессор сухо улыбнулся. Легкое безумие сейчас ему не помешает. План, что он придумал, совершенно сумасшедший, и нет никаких гарантий, что все получится.
Несколько секунд Пинсон неподвижно стоял у михраба, любуясь изображением птиц, порхающих среди цветов. Здесь, на этом месте, всего несколько минут назад Мария сулила ему счастье. Ему вспомнилось их знакомство — юное лицо, веснушки, блеск глаз, щелчок зажигалки, улыбка сквозь клубы табачного дыма. Как молодо она выглядела и как сразу привлекла его внимание…
«Ну и дурак же я. Совсем ума лишился, — подумал Пинсон и мрачно усмехнулся. — Правильно в Библии сказано: „Лучше встретить человеку медведицу, лишенную детей, нежели глупца с его глупостью“[85]. Ну, берегись, Огаррио». Уверенно взявшись за светильник, профессор повернул его. Альков пришел в движение. Энрике проскользнул в проем и оказался в мечети.
Царивший там мрак отступил. Светильник отбрасывал розоватый свет, выхватывая из темноты первые два ряда колонн. «А ведь их здесь целый лес, — пришло в голову Пинсону. — Так и тянутся ко входу. Семь штук в ряд — по числу планетарных богов». Профессору показалось, что он ощущает мощь сверхъестественных сущностей. Где-то там, над его головой, вращаются сферы, а по невидимым каналам, рассчитанным Самуилом, течет небесная энергия…
Идеальную симметрию храма портила взрывчатка, сваленная безобразной грудой на полу. Пинсону захотелось вышвырнуть ее вон. Она оскверняла святое место. Ему вспомнились слова Марии: «Храм, славящий любовь… А мы набили его взрывчаткой и собираемся уничтожить».
Со всей осторожностью он опустил руку с горящей лампой. Пинсон весьма смутно представлял себе, как обезвредить заряд. «Начну с того, что перережу провода, соединяющие все эти кучи взрывчатки». Прежде чем заложники двинулись в тоннель, бабушка Хуанита отдала ему нож, который заложник по имени Хуан вытащил из тела Фелипе. Пинсон аккуратно поставил светильник на пол, достал из кармана лезвие и перерезал провод. Затем он увидел еще один провод, и еще, и еще. Они покрывали весь пол мечети, переплетаясь между собой, подобно клубку змей.
«Нет, надо придумать чего-нибудь поумнее», — решил Пинсон, заметив, что все провода тянутся в одном направлении. Ориентируясь на него, профессор вскоре обнаружил ближе к центру зала небольшую черную коробочку с ручкой. «Как же я сразу не подумал о взрывателе, — обругал он себя. — Его надо отсоединить, и дело с концом». Он перерезал провода и на всякий случай отнес взрыватель за михраб, в пещеру, и оставил его на столе. Затем профессор вернулся обратно в мечеть.
«А что, если этого недостаточно? — вдруг заволновался Пинсон. — А что, если Огаррио решит, не спускаясь, просто кинуть вниз пару гранат? Сможет ли от их разрыва сдетонировать взрывчатка?»
На мгновение его охватило отчаяние. Однако, взяв себя в руки, профессор принялся за работу. Один за другим он оттаскивал мешки и ящики прочь от веревочной лестницы в самый дальний угол.
Через час дело было сделано. Мокрый от пота и смертельно уставший Пинсон без сил повалился на кучу взрывчатки. Теперь она лежала больше чем в пятидесяти метрах от веревочной лестницы. С такого расстояния ее взрыв не достанет.
Оставалось сделать еще одну вещь. Не обращая внимания на ноющие от боли мышцы, Пинсон, пошатываясь, двинулся вдоль колонн. Он нашел коробку, которую в бешенстве отбросил прочь Ринкон, не обнаружив внутри сокровищ, вынул из кармана рукопись Самуила, поместил ее зуда, а саму коробку вернул обратно в Нишу, где стояла урна с прахом Паладона.
Он посмотрел на мягкий свет, горящий в михрабе. Прежде чем уйти, профессор собирался погасить светильник, чтобы огонек не привлек чьего-нибудь внимания, но теперь тихо усмехнулся. «Да я и вправду потихоньку схожу с ума, — подумал он. — Ради чего я это все затеял? Чтобы сюда больше никто никогда не спускался. Лучше оставлю его гореть. Огонек будто возвращает творению Паладона былую святость. Архитектор специально создал михраб так, чтобы в нем всегда сиял огонь. Это ведь как-никак Ниша Света. Воплощение духа всего храма».