— Лично я с вами не согласен, — покачал головой незнакомец. — Вы ушли в отставку. Когда солдаты, сытые бойней по горло, бегут из частей домой, их называют дезертирами и расстреливают. Да и вообще… Предатели и пятая колонна не имеют никаких прав. И плевать, кем они когда-то раньше работали.
— Что за абсурд?
— Это не абсурд, — возразил незнакомец. — Возьмите любого человека, покопайтесь в его прошлом, и непременно обнаружите, что он в той или иной степени государственный преступник. Особенно если подозреваемый является так называемым политиком-либералом, что, на мой взгляд, уже само по себе преступление. Ваш сын был анархистом, он принял участие в мятеже. Для начала этого вполне достаточно. Суть в том, что вы мне нужны. Прямо сейчас. Принимая во внимание обстоятельства, в которых мы в данный момент оказались, фигура вашего масштаба может быть для нас полезной.
— Мой сын был патриотом, — запальчиво произнес Пинсон, — он пал смертью храбрых в Барселоне, защищая Республику от тех, кто предан только Сталину. Вскоре после этого его жену арестовали. Она исчезла, я так и не сумел ее разыскать. Мне пришлось забрать внука из приюта, который контролировала тайная полиция. У вас еще есть вопросы, почему я ушел в отставку? Я не предатель и не пятая колонна. Я ушел на пенсию, вот и все. Вы не имеете никакого права мне угрожать. Вы об этом пожалеете. Поверьте, уж я об этом позабочусь.
— По мне так, вы предатель, и родня у вас сплошь изменники. Сами всё рассказали, мне даже и рта особо раскрывать не пришлось.
Тем временем из рощи показались еще какие-то мрачного вида люди, одетые и вооруженные так же, как и усач. Они холодно смотрели на Пинсона.
— Кто вы такие? — тихо произнес бывший министр. — Хотите меня похитить ради выкупа? Вы бандиты?
— Нет, сеньор, мы солдаты Пятого корпуса под командованием генерала Модесто. Может, вы слышали о масштабных боях на севере. У нас особое задание на юге. Проведение диверсионных операций. В Гранаде мы чуток перестарались и добились большего успеха, чем изначально ожидали. Теперь наш маленький отряд гоняют по горам по меньшей мере две дивизии очень злых фашистов. Именно поэтому я со всем уважением прошу вас спуститься со скалы, чтобы мы могли наконец отправиться в путь.
— Но зачем я вам понадобился? — не понял Пинсон. — Я что, по-вашему, партизан? Диверсант?
— Нет, сеньор, — покачал головой усач, — вам просто не повезло, и вы оказались не в самое удачное для вас время в столь же неудачном для вас месте. Нам нужен заложник. Фашисты нас скоро накроют, а добраться до перевалов мы уже не успеем. Прошу вас, сеньор, давайте не будем больше тратить времени понапрасну. Нам надо в дорогу.
— А если я откажусь вам подчиняться?
«Да, жалкая бравада, — подумал Пинсон, — но будь я проклят, если безропотно позволю увести себя».
— Не откажетесь, — вздохнул усач. — У нас ваш внук. — Он снова дунул в свисток.
Из оливковой рощи вышел еще один человек. В отличие от других, он был одет в коричневую армейскую шинель, а на его фуражке алела звезда. На его худом суровом лице поблескивали в лучах солнца стекла круглых очков. Сердце Пинсона сжалась от ужаса, когда он увидел, что мужчина ведет перед собой Томаса, грубо подталкивая мальчика в спину.
— Дедушка, — жалобно всхлипнул Томас.
— Настоятельно прошу вас, сеньор, не артачиться, — произнес усач. — Это, — он кивнул на человека в очках, — наш политический комиссар Леви. Он, в отличие от нас с вами, особо рассуждать и церемониться не любит. И это понятно, он же комиссар. Он ненавидит всех, кто отклоняется от генеральной линии партии. Анархистов, троцкистов… Либералов он ненавидит особенно сильно. Его ненависть распространяется и на членов их семей. Слезайте-ка побыстрее и без лишнего шума. Тогда с вашим мальчиком ничего не случится.
Пинсон огляделся по сторонам в поисках помощи и понял, что ждать ее неоткуда. Ни одной живой души.
Усач осклабился. Он тоже прекрасно осознавал, что бывший министр находится в безвыходном положении.
— Зачем вам втягивать в это дело моего внука, — сказал Пинсон. — Давайте так: я отведу его обратно к няне, а потом обдумаю ваше предложение.
— Боюсь, не получится, — покачал головой усатый. — Няни у мальчика больше нет. Когда мы пришли, чтобы забрать его, она так отчаянно кинулась его защищать… А комиссар Леви, как я вам уже говорил, особо церемониться не любит… Вот и… Мне очень жаль, но…
В висках у Пинсона застучало. Он вспомнил, как беззаветно Лупита любила Томаса, о том, какой крутой у нее был нрав… Чтобы она без сопротивления подпустила чужаков к его внуку? Никогда! Такое и представить невозможно.