Мама-Счастливица пересказала маме-Статуэтке все, что, всхлипывая, мямлил Абхиманью, и добавила: “Конечно, у него с двенадцати лет дети, он их в лицо не помнит...”
“Не могу поверить, что Серебряный...”
“Серебряный для него живым на костер... Глупа я, верно, – проговорила женщина, нареченная при рождении Счастливой, потому что у нее был брат, – ведь я когда-то думала, что он действительно меня любит”.
“Он тебя любит”, – через силу сказала Статуэтка.
“Он женился на мне потому, что не мог жениться на нем”, – ответила мама, и слова ее были полны яда калакутты.
Мамы долго вместе ругались и плакали, а потом решили, что в отношении того, кого их мужу следовало бы любить поменьше и пореже, у них свое, особое мнение.
Храбрец вздохнул и дернул слона за хвост.
Истязаемый слон истошно затрубил.
Кришна прошелся по зале, пересекая косые снопы света. Многочисленные драгоценности вспыхивали и гасли; нежно позванивали в такт шагам крохотные колокольчики с браслетов прекрасного божества.
“Все взгляды были прикованы к его жемчужным зубам и иссиня-черным кудрям”, – пришло на ум сыну Ямы-Дхармы. Поистине так. Он властно притягивает все взгляды, даже если не держит речь перед собравшимися, а дремлет в золоченом кресле, но смотреть ему в глаза невозможно... Не то взгляд Баламута ускользает, не то веки, вдруг отяжелев, опускаются сами собой; глаза режет, будто в них попала песчинка, а зрачки его двумя черными лунами взмывают куда-то вверх...
Мелодичный голос Кришны журчал под сводами, заполняя покои, задумчивое пение флейты скрадывало смысл, и следить за рассуждениями аватара стоило Царю Справедливости упорного труда.
— ...жертвоприношение Раджасуйа...
— Чего? – проснулся Бхима. – Какая суя? Куда суя?
Волчебрюхий, по обыкновению, что-то жевал, за ушами у него трещало, и он не вполне сообразил, о чем идет разговор.
Юдхиштхира зажмурился. Баламут снисходительно улыбнулся и разъяснил:
— Твоя задача, мой друг, проста – насовать одному радже, чтоб до смерти помнил, а лучше не пережил...
Волчебрюх алчно ощерился.
— Это я всегда! Кого давить будем?
— Обожди, мой многодостойный брат, – проронил старший, не открывая глаз. – Мудрость твоя, родич, столь велика, что я не уследил за полетом твоей мысли. Какой раджа? Зачем? Не говоря уже о том, что я не вполне уверен в необходимости...
— Воссоединенный.
Словно лезвие палача рухнуло на шею приговоренного, обрубив мысли и звуки.
Стойкий-в-Битве умолк с полуоткрытым ртом, как низкородный, одернутый в собрании.
— Воссоединенный, – негромко сказал Кришна, и в его ровном голосе почудился тайный звон, отголосок застарелой ненависти. – Джарасандха, владыка Магадхи.
— А! – не сочтя нужным понизить голос, вслух припомнил Бхима. – Это который тебя, родич, семнадцать раз име...
Во взоре Юдхиштхиры была любовь.
Арджуна остервенело въехал брату кулаком в бок, и Волчебрюх от неожиданности нашелся:
— ...имея превосходящие военные силы, с великим трудом одолевал в битве!
Выпалив это, Страшный растерялся, смутился и умолк.
Царь Справедливости сжал пальцами переносицу.
— Я понимаю твое желание, Джанардана, – проговорил он, – но все же вернемся...
Предмет разговора не располагал к шутовству. Оскорбление, нанесенное братьям во время состязания, дикая и кровавая беготня по лесам с измученной матерью на руках, сверхнелепая история с женитьбой, – вылились в новую затею, куда страшнее и опаснее всех предыдущих.
Кто первым заговорил об этом, Царь Справедливости боялся подозревать. Не оскорбить подозрением боялся: могло выйти, что побуждающий превосходит его в мудрости и проницательности, а о знании воли богов нечего и говорить. Или – того хуже – что сам бог говорит его устами... и тогда в далях грядущего клубились грозовые тучи, пожиратели трупов рыгали от сытости, рвали небосвод заклинания Астро-Видьи...
Стойкий-в-Битве очень не любил воевать.
Разумеется, он был возмущен тем, что произошло на арене. Он сочувствовал взбешенному Арджуне и искренне презирал как выскочку Карну, так и двоюродных братьев, вечно носящихся с простолюдинами. Но рваться на престол, когда всесильный Дед Кауравов уже сделал выбор...
— Не я один думаю так, о первый среди мудрецов, – уверил Кришна, – все наидостойнейшие мужи придерживаются того же мнения...
“Разумеется, – подумалось Юдхиштхире, – если придерживаться мнения Баламута есть величайшее из достоинств...”
В землях ариев мог быть только один великий владыка, объединяющий под своей рукой множество малых царей; благословенный богами, щедрый, восхваляемый непрестанно и почитающий брахманов должным образом.