Ваю в вершинах забавляется листвой... Только что владеющий своими чувствами сидел истуканом, и вот он улыбается, прищурив огненные глаза, сухая длань воздета, а в клетке пальцев бьется, мечется яркий живой лепесток. Аскет раскрывает ладонь; невредимой с нее поднимается огромная бабочка.
В глазах подвижника одобрение и смех.
Вернувшись, Юдхиштхира обнаружил близняшек развлекающимися. Бхимасена сидел на поваленном стволе старой кадамбы, облепленный парочкой сыновей Мадри, и младшие братья вполголоса пели ему в уши нечто такое, от чего чело Страшного являло напряженную мыслительную работу.
Близнецы не были ни глупцами, ни детьми. Просто они жили в своем собственном мире, где, как подозревал Юдхиштхира, было значительно больше хорошего, чем видел вокруг Царь Справедливости.
— ...Черный нашего Серебряного, совсем голову ему задурил... – говорил один и второй, соглашаясь, замогильно угукал.
— То есть? – не понял Бхима.
— А ты не замечал? – зловещим голосом осведомился Мангуст. – Водит его, как быка за кольцо в носу: Арджуна, пойди туда, Арджуна, сделай это, Арджуна, скажи то...
— Заколдовал брата, сука фиолетовая! – с чувством сказал Страшный. Потом направление его мыслей поменялось, и он мечтательно добавил: – Вот бы его разок... или два...
— А если завтра он ему велит: “Арджуна, пристрели Бхимасену”? – хорем втек Богоравный.
— Чего бы это? – встревожился Бхима, приняв сказанное близко к сердцу.
— А не понравится ему, как ты на него смотришь! – предположил Накула, и Страшный смутился. – Скажет: что-то мне сегодня Бхима с самого утра не нравится, оторви-ка ему голову! И все!
— И все! – прямо в ухо Бхиме дохнул второй.
— Как сур свят!
— Чего-то мне нехорошо, – в ужасе признался Бхима, – Пойду я... – и, как сидел, с места по-слоновьи грянул в лес.
Юдхиштхира проводил его взглядом и обернулся к близнецам, которые повисли друг на друге, корчась от хохота.
— Парни, – попросил он, – не надо.
— Он же верит! – в восторге простонал Мангуст. – Всему верит!
— Знаешь, малыш, – грустно сказал старший брат, – я тоже верю. Поэтому – не надо.
Братья одинаково изменились в лице.
— Ты с ним поговорил? – серьезные близнецы становились еще более похожи друг на друга, чем обычно, так что оставалось неизвестным, кто из них задал вопрос.
— Да... вроде как. Он злится и не хочет меня слушать.
— Ненароком правда сказалась, – заметил второй близнец, растерянно подняв брови. – Я же говорил – заколдовали...
Обряды Рождения Господина включали в себя жертвоприношение, состязания колесничих, ритуальный захват скота и игру в кости. Разумеется, побеждать и выигрывать должен был будущий Махараджа.
Он проиграл.
Он проиграл казну, царство, братьев, жену и в конце концов самого себя, что было немедленно запечатлено на пальмовых листьях и, едва ли не прежде того, разнесено по градам и весям бойкими языками.
Юдхиштхира склонен был полагать, что проиграл много раньше – когда согласился начать жертвоприношение; и даже еще раньше – когда в Кампилье Панчальской принял совет и помощь от Кришны.
Но ничьи советы не отменяли его собственной вины. Только из-за него Пандавы были обречены бхутову дюжину лет провести в изгнании, – ибо Дхармараджа, не сдержавшись, вторично ответил на вызов, сделав ставкой эти годы...
Черная Статуэтка плакала по ночам.
Серебряный не разговаривал с ним, лишь холодно отдавая дань братской почтительности; в его бесстрастии крылись такие бури, о которых страшно было думать.
И все же Царь Справедливости попытался еще раз.
Приблизившись к погруженному в сосредоточение брату, Стойкий-в-Битве долго стоял подле, вглядываясь в его черты.
Тот, медитирующий, был словно огромный серебряный лотос, соизволением лесного божества расцветший вдали от криницы-тиртхи. По обычаю отшельников Арджуна заплел косу, и оттого лицо, лишенное печати возраста, казалось еще менее человеческим. Воздержание в пище сделало линии его тела жесткими, уподобив воина оружию; четко рисовались мышцы под безупречной кожей, за которую он и был назван Серебряным, белые, почти прозрачные волоски, украшавшие предплечья, золотились на солнце. Властитель-арий, искусный в убийствах, музыке и любомудрии, победоносный, щедрый, одаренный всеми достоинствами и угодный богам.
Совершенство.
Эта мысль оставила неприятный привкус.
— Я хочу еще раз поговорить с тобой, – тихо сказал Юдхиштхира, когда ресницы великого стрелка дрогнули, а дыхание стало чаще.
— О чем? – не размыкая век, проговорил Серебряный.