Книга Аркадия

Берендеев Кирилл Книга Аркадия

Берендеев Кирилл

Книга Аркадия

Пока на море был полный штиль, и корабль, ожидая попутного ветра, бесцельно стоял у пристани, все мы, включая нашего уважаемого капитана, отправились побродить по городку, что расположился невдалеке от порта. Если мне не изменяет память, там века два назад, располагалась летняя резиденция местных царей; причины, по которым она перестала существовать, мне неизвестны. Узнать же об этом в библиотеке города мне было попросту лень.

Сказав все, я не оговорился, ибо на сей раз выйти из своего позолоченного заточения согласилась и Хиония, до нынешней поры с самого момента швартовки каравеллу не покидавшая. Что привело ее в столь благоприятное расположение духа, осталось маленькой тайной: едва услышав, что мы покидаем корабль, дабы отправиться в городок, Хиония тотчас согласилась сопровождать нас безо всяких условий, никаких закрытых носилок или экипажей ей не понадобилось. Даже известие, что все полторы мили1 до городка - для женщины вообще расстояние в десять верст нешуточное - мы проделаем пешком, не произвело на нее отрезвляющего действия, она согласилась даже скорее, чем Ждан закончил своей вопрос.

Когда мы сходили по сходням на берег - Логгин как всегда изрядно задержал нас, оценивая, какой наряд подойдет ему на сей раз, - я все же решился спросить у Еннафы, как мне показалось, у Еннафы, о причине столь странного поведения ее младшей сестры. Мои опасения, что предо мною другая из близняшек - Рада - не подтвердились, Еннафа ласково погладила меня по щеке и посоветовала поменьше обращать внимание на причуды "этой сумасбродки". Помогая ей спускаться по шатким сходням, я подумал, что пока не женюсь на своей любовнице, и не заберу ее из семейного гнезда, или, хотя бы не сделаю последнего, мучения мои с очевидностью неизбежной будут длиться и длиться, ибо различить Раду, появившуюся первой, и Еннафу, вышедшую второй, я был не в состоянии. Даже голоса их были удивительно схожи, что говорить обо всем прочем, чем наградила природа близняшек. Различным оставалось лишь отношение к моей персоне: Рада искренне меня презирала и поминутно готовила со свойственной мстительным женщинам изобретательностью, разного рода подвохи и препоны; если бы не Еннафа, я уже тысячу раз сошел бы с корабля и отправился обратно. Иной раз у меня долго не проходила мысль, а не пометить ли мне как-нибудь свою любовницу, подобно тем метам, что носит на себе Хиония, но чем дольше в моей голове гостила эта мысль, тем более она мучила мое сердце. К мукам этим добавлялась скорбь по невеселой участи Хионии, которой ни в свои сумасбродные семнадцать, ни позже так и не найти, быть может, того человека.... И тут я снова возвращался к моей Еннафе и вздыхал с некоторым облегчением.

Хиония сошла первой на пристань и нетерпеливо поджидала нас, а немного позднее, одного лишь Логгина, выбиравшего себе наряды для дальней прогулки неимоверно долго. Наконец, он сошел, по лицу его было видно, что долгие поиски и примерки ничего не дали. Мы тронулись в путь.

Нежаркая погода способствовала нашим планам и задерживала нас в лавках и на ярмарке городка куда дольше, чем следовало бы: в итоге, толщина наших кошельков стала стремительно уменьшаться. Менее всех тратил капитан, как человек, привыкший к соблазнам, и потому бежавший их с легкостию удивительной, и Хиония, для которой сам поход наш стоил многого, куда большего, чем можно было бы купить за деньги в этом городке.

Как можно было и предположить, славный своей рачительностью капитан приобрел лишь попутного ветра в паруса на две недели и набор одноразовых походных салфеток-самобранок; когда я спросил, для чего были произведены им эти несколько странные, на мой взгляд, траты, он довольно спокойно намекнул на то, что всякое путешествие кончается, рано или поздно, и наступает время, в котором даже такая, на первый взгляд, малость, может оказаться весьма полезной. Я хотел было поспорить с ним, ведь нашему путешествию на каравелле ничего не угрожало, но вовремя спохватился, вспомнив, что капитан лишь наш попутчик на время самого путешествия; неудивительно, что за долгие прошедшие дни я начисто позабыл об этом, поскольку человек сей, удивительно подходил нашему обществу и едва ли не в первый же день стал считаться полноправным его членом, невзирая на условность такого положения.

В итоге он оставил нас, когда, ближе к середине дня, мы собрались прокатиться по закрытой для посторонних железной дороге, пересекающий город и наискось уходящей в сторону моря, -излюбленной забаве местной аристократии - и устроить небольшой пикничок в конце пути в заповедном Великокняжеском лесу. Потерялась и Хиония; не потерялась, я неверно выразился, просто решила передохнуть от нас и сделать покупки самостоятельно, мысль о том, что она может потеряться, равно, как с ней может приключиться что-то скверное, даже не закралась мне в голову. В самом деле, пока мы это все еще мы, а не кто-то другой, не, скажем, капитан, который, отлучившись от нас, потерял на время своих верных хранителей, с нами попросту ничего не могло случиться. Ну, разве что некая приятная неожиданность.

Такая, как подстерегла Ждана, присмотревшего в одной из темных антикварных лавчонок в старой части города музыкальную трубку царя Антипа, настоящую, одну из двадцати четырех, составлявших некогда его коллекцию, в те еще незапамятные времена, когда еще царь Антип, последний, кто жил в летнем дворце близ городка, сзывал ими сирен и слушал их пение или любовался их грацией; или делил ложе, как же без этого.

Ждан был неимоверно счастлив свалившейся на него удачей, он тотчас же попытался наиграть что-то на музыкальной трубке, но, будучи совершенно неприспособленным к подобного рода занятию, признав свое поражение, отдал ее Логгину. Последний, не прошло и минуты после начала игры, поймал в трепетные сети молодую крестьянку, неожиданно сорвавшуюся к нему с возка, где она доселе пребывала в кругу семьи и тотчас же, сконфузившись, отпустил ее на все четыре стороны под наш восторженный хохот.

Сам Логгин приобрел несколько туземных платьев и, перед тем как отправиться в путешествие к Великокняжескому лесу, успел нарядиться в одно из них, самое, на мой взгляд, мешковатое и причудливо пестро раскрашенное; впрочем, нельзя сказать, что он не производил в нем впечатления, скорее, напротив, не мог не вызвать изумленных взоров случайных путников, что попадались нам на пути. Ждан отпускал некоторое время шуточки на счет ставшего столь колоритным родственника, а затем зашел в кабачок, где среди посетителей разыгрывались призы среди лучших арбалетчиков, и со свойственной ему прямолинейностью выиграл лучший на его взгляд - теплую лопоухую ермолку - и водрузил на голову Логгина.

От женщин всегда довольно трудно ожидать оригинальности в выборе покупки, так и в этот раз: Рада пополнила свой арсенал снадобий, бальзамов и благовоний, выйдя из лавки с начисто опустошенным кошельком, своим и Ждана; Еннафа же выпросила у меня ароматические сережки с самой далекой полки ювелирной лавки, видимо, имея под этим определенную мысль. И мысль эта выплыла наружу, не успела она приобрести себе диадему с рубинами и кошачьими хризобериллами, как я, к тому времени обогатившийся лишь на браслет, усеянный камнями, что принято называть просто сапфирами, а так же падпараджами и крупными лейкосапфирами, почувствовал непреодолимое влечение к той, которой надел удивительные сережки. Еннафа была в настроении и позволила мне увлечься своими желаниями и разделила их; для этого сгодилась и комнатка ювелира позади его торговой залы.

Уже в вагончике, везущем нас к Великокняжескому лесу, Рада вызвалась сама испробовать приобретение своего дружка, направив напевы музыкальной трубки, то тихие то безудержно звонкие, против владельца. Ждан, в пылу любовной страсти едва не сокрушил напрочь внутреннее убранство вагончика, предпринимая безуспешные попытки догнать и заключить в объятия неуловимую, точно ветерок Раду. Логгин пришел в совершеннейший восторг и с удовольствием присоединился к хору наших с Еннафой шуточек, добавив в него свои, подчас довольно меткие и остроумные.