Я не могу сказать, чего я ожидала, но парень, сидящий на этом стуле выглядит ненамного старше меня. Я бы предположила, что он младше Иккинга, но я смотрю в файл в руках Хеддер и
вижу, что ему двадцать два.
Он улыбается нам и машет свободной рукой, другая была в наручниках.
— Привет. Я уж начал думать, что вы забыли обо мне.
У него светлые волосы и большие голубые глаза. Его щеки красные, как спелые яблоки. Он напоминает мне куклу, с которыми мы с сестрой играли в детстве. Он привлекателен.
Хеддер садится на стул напротив него, и я сажусь рядом.
— Марк, — говорит Хеддер. — Полагаю, ты знаешь, почему ты здесь.
— Вам нужно все проверить все, прежде чем меня выгонят.
— Да, — Хеддер что-то записывает в файле. Она спрашивает у него о его семье и о всем, что было в папке.
— У меня… У меня будет шанс попрощаться с моей семьей? — спрашивает он.
— Да, — говорит Хеддер. — Мы сообщим тебе, когда.
Марк кивает.
— Я хочу поговорить с кем-нибудь, — говорит он. — Хоть с кем-нибудь, я могу
объяснить…
— Вас осудили, мистер Лэрд, — говорит Хеддер. — И судья признал вас виновным. Тут нечего обсуждать.
— Но Вы не можете просто выгнать меня! — говорит он, повышая голос. Все мое тело напрягается, но Хеддер по-прежнему невозмутима. Она, наверное, слышала эти мольбы и игнорировала их каждый раз, когда входила в эту комнату. Мысль об этом заставляет меня хотеть блевать.
— Если вы успокоитесь, — говорит она, — я пройду процедуру твоего освобождения с тобой.
— Освобождения? — его голос срывается и он истерично смеется.
— Это не освобождение. Это смертный приговор.
— Хорошо, — говорит Хеддер, закрывая папку. — Если ты не понимаешь, значит, мы закончили. Попробуем еще раз завтра.
Она идет в сторону двери. Я иду за ней, но Марк наклоняется вперед и хватает мое запястье.
— Пожалуйста, — говорит он. Пожалуйста, помогите мне.
Я вырываю руку и смотрю на него. Я знаю, что должна отреагировать на боль в его голосе, но что-то плавает в глубине его глаз — расчетливое лукавство, от которого мурашки по коже.
Хеддер держит открытой дверь и я выхожу, учащенно дыша.
— Все хорошо? — спрашивает Эрет.
— Он схватил ее, — говорит Хеддер. — Но все в порядке, да?
Я киваю, скрестив руки на груди. Эрет идет в комнату к Марку, а Хеддер начинает идти вперед.
— Давайте немного отдохнем, — говорит она.
— Он был прав, — говорю я. Она поворачивается и смотрит на меня. — Ты играла в слова с ним. Это смертный приговор.
Хеддер смотрит на меня, облизывает губы и снова подходит ко мне.
— Нет, я не играла, — говорит она. — Он будет жив, когда мы его отпустим. И если он хотя бы наполовину умен так, как он думает, он сможет выяснить, как остаться в живых.
Я качаю головой.
— Ты знаешь, что это неправда. Он умрет там. Никто не заслуживает…
— Ты знаешь, что он сделал? — спрашивает Хеддер. Ее голос тихий, но твердый. — Он изнасиловал девятилетнюю девочку. Вырезал свое имя на ее животе, чтобы оставить ей
напоминание об этом на всю жизнь.
У меня переворачивается желудок, и к горлу подкатывает желчь. Я отворачиваюсь и смотрю на свою руку, которую он трогал. Я хочу вымыть кожу горячей водой. Я не позволяю себе
думать о маленькой девочке, которая никогда не сможет сделать то же самое.
Хеддер наклоняется ближе.
— Что ты предлагаешь с ним делать, Астрид? Мы должны его отпустить? Держать его здесь вечно, кормить его в течение зимы, когда мы сами едва можем прокормить себя? Давать ему
лекарства, которые могли бы помочь детям? — она пихает папку Марка Лэйрда мне в грудь. Я беру ее онемевшими пальцами. — Лично я думаю, что он заслуживает еще худшего.
Я иду домой злая и даже не знаю, почему. Мой отец никогда не говорил, что люди за забором совершили ужасные вещи. И Хеддер права — Марк заслуживает худшего. Но я все
равно чувствую себя обманутой отцом. «Мы можем любить наши семьи, не доверяя всему, что они говорят нам». Слова Иккинга всплывают в моей голове и я понимаю, что он прав.
Иккинг находится в кухне, когда я вхожу в дом, он готовит котлеты из фарша.
— Привет, — говорит он, и я бросаю свою сумку на диван. — Как пленные?
Я стою в дверях кухни, так же, как и на второй день после нашей свадьбы. С тех пор мало что изменилось. Мы не спим вместе, но делимся секретами. Я больше не так неуверенна в себе.
Потому что теперь, Иккинг — часть моей жизни, и я привыкла к нему. Он интересуется моей жизнью.
— Ужасно, — говорю я. — Мы встретились с одним, кого выгоняют. Парень, который обидел маленькую девочку, — я не могу произнести это ужасное слово. — Но он умолял меня
спасти его.
Иккинг фыркает.
— Ну, естественно, он умолял.
— Это все, что ты хочешь сказать? Тебя не волнует, что происходит с людьми?
Иккинг поворачивает кран с водой и намыливает руки.
— С этим парнем? — говорит он. — Не очень. Почему волнуешься ты? — он выключает воду и берет полотенце.
Я выдыхаю.
— Я не знаю. Я не имею в виду именно его. Но мы не можем выгонять людей каждый раз, когда они делают что-то неправильно. Это…варварство.
— Посмотри вокруг, Астрид. Мир в котором мы живем — варварство. Мы просто должны научиться жить с этим, — он кидает полотенце на прилавок.
— С помощью гамбургеров на гриле
и симпатичными домиками. И какова альтернатива? Было бы лучше убивать их на электрическом стуле, как раньше?
Я закатываю глаза.
— Теперь ты похож на Хеддер.
— У Хеддер хорошая точка зрения, — Иккинг делает шаг ко мне. — Прошлой зимой мы потеряли более двухсот человек, Астрид. Двести. Ты бы предпочла сохранить жизнь сегодняшнему парню?
— Это несправедливый вопрос, и ты это знаешь! Не все, кого выгнали, сделали то же самое, что и он. Некоторые люди воруют хлеб на рынке или отказываются выходить замуж. Я не думаю, что кормление этих людей — это пустая трата ресурсов.
— Ладно, — говорит Иккинг. — А как насчет убийц и насильников? Что нам делать с ними? Ты хочешь оставлять их безнаказанными? — его лицо так же спокойно.
— Что ты такое говоришь? — я хочу, чтобы он повысил голос, чтобы я тоже могла накричать на него в ответ.
Иккинг остается невозмутимым.
— Нужно применять меры, Астрид. Не важно, как жестоки эти меры.
— Легко говорить, сын Президента, — фыркаю я. — Ты когда-нибудь задумывался об этом до меня, или ты целыми днями плескался в реке, позволяя другим людям беспокоится о
справедливости, и о том, что правильно?
Его глаза сверкают, но лицо все так же без эмоций.
— Ты не должна беспокоиться о будущем, неважно, что ты думаешь, — он отталкивается от прилавка. — По крайней мере, мой отец не говорит мне, во что верить.
Я резко разворачиваюсь и иду в спальню, хлопая дверью напоследок. Я направляюсь к кровати и со всей силы бью подушку.
========== Глава 8. ==========
Я прячусь в туалетной кабинке в подвале здания суда, а на часах шесть. Обычно я ухожу в пять, но я знаю, что Эрет дежурит до шести, и хочу выяснить, где они хранят оружие. Третий этап — выяснить, где держат оружие. Моему отцу необходимо знать это, но он больше
рассчитывает на физическую силу. Он всегда говорил, что он не хочет, чтобы кто-то пострадал.
После вчерашней ссоры с Иккингом, из-за который я не могла уснуть полночи, я
проснулась полная решимости сделать шаг вперед к цели моего отца. Я не позволю Иккингу сбить меня с толку. Кэтрин всегда говорит, что есть семья и есть все остальные. Мой отец — семья. А
Иккинг — все остальные.
Я слышу, как хлопнула дверь и тяжелые шаги в коридоре. Я встаю и приоткрываю дверь. Эрет сворачивает за угол конце коридора, и я следую за ним на цыпочках босиком, держа босоножки в руке.
Я с опаской заглядываю за угол и вижу, что Эрет набирает цифры на клавиатуре,