— Я хочу, чтобы мой сын был счастлив. И если ты можешь сделать его счастливым, то все в порядке.
Я заметила, что мое счастье не считается. И я знаю, что если миссис Хеддок хотя бы догадывалась о моих намерениях, она бы не колебалась ни секунды, чтобы уничтожить меня. Я
думаю, она очень безжалостная.
Готи возвращается с коробкой с бисера, которую показывает миссис Хеддок. Они немного поспорили, что именно сделать с моими волосами.
— Поднять их вверх? — спрашивает Готи, глядя на мою гриву.
— Нет, ей будет тяжело, — говорит миссис Хеддок. — Может, сделать косу?
Я смотрю на нее в зеркало и думаю, что она немного смягчилась. Она смотрит на меня в ответ и улыбается уголками губ.
— Держись, Астрид, — говорит она. — Мы далеки от завершения.
========== Глава 18. ==========
С середины лета начинается долгий, медленный спуск в осень, моя жизнь приобрела новый ритм. Я просыпаюсь рано и завтракаю с Иккингом перед работой. Вечером мы занимаемся
рутинными делами, вместе ужинаем, а потом Иккинг начинает чинить что-нибудь по дому. В выходные дни, я люблю читать или просто наблюдаю за Иккингом.
Нам стало легче общаться друг с другом, чем в начале. Мы говорим о безопасных вещах —о моей работе, предстоящей зиме, о планах на празднование Дня рождения его отца. Мы не трогаем
друг друга. Но отсутствие контакта не дарит мне облегчения, на которое я надеялась.
Я знаю, что дни уходят. Мой отец дал мне время, как и обещал. Но он не может позволить себе ждать вечно. Три месяца пройдут очень быстро. Всякий раз, когда я представляю Кэтрин в
моей голове, я вижу ее, стоящую со скрещенными руками. «Поторопись, Астрид.» словно говорит она.
Когда я прохожу домой после работы, я чувствую вкусный запах, хочу есть, но не вижу Иккинга, поэтому зову его.
— Я здесь, — отзывается он с веранды.
Я выхожу к нему и вижу сидящим на диване. Стол накрыт скатертью, а на нем ассортимент из мясных блюд и сыров, свежих фруктов, нарезанных овощей и кусочками хлеба. А в середине стоит подсвечник со свечами.
— Что это? — спрашиваю я.
— Решил устроить пикник, — говорит Иккинг. — Полу-крытый пикник, — уточняет он и смеется.
Я улыбаюсь, снимаю туфли и сажусь напротив него на кресло.
— Но сначала нужно приготовить еду, — говорит он с ухмылкой.
Мы со смехом готовим маленькие сэндвичи с мясом и Иккинг толкает мне коробку клубники, а я, хотя сначала отказываюсь, с радостью съедаю всю. Когда мы заканчиваем готовить
сэндвичи, я понимаю, что уже сыта.
— Ой, я объелась, — говорю я, откидываясь на спинку дивана.
— В этом и смысл пикников, — смеется Иккинг.
— Зачем свечи? — спрашиваю я с интересом.
— Я подумал, что мы могли бы зажечь их и притвориться, что мы в летнем лагере.
Я не понимаю, шутит он или нет.
— Я никогда не была в летнем лагере.
— Никогда?
Я качаю головой. Мой отец не любил, когда мы с Кэтрин далеко от него. Он боялся, что мы выйдем из-под его контроля.
— Ну, теперь мы должны зажечь их, — говорит Иккинг. Он опускается на колени рядом со столом и зажигает свечи: три широкие и маленькие и две высокие и тонкие. Когда они загораются, он снова садиться напротив меня.
— Что вы обычно делали в лагерях? — я почему-то волнуюсь.
— Глупости, в основном. Ты знаешь… — он внезапно осекается. — А нет, ты не знаешь.
Я закатываю глаза.
— Ночью мы сидели у костра и рассказывали страшные истории. Иногда мы пытались играть в бутылочку, но вожатым это не нравилось. Они пытались защитить нас от добрачной
связи, — теперь он закатил глаза.
Я не смотрю на него, когда задаю свой вопрос.
— Тебе нравился кто-то в лагере?
— Нет, — говорит Иккинг. — Я играл в бутылочку. Но там никогда не было конкретной девушки, я просто надеялся на поцелуи, — он хмыкнул.
Мы смотрим друг на друга и я знаю, я
должна задать еще один вопрос или сказать что-нибудь, чтобы нарушить молчание, но мое сердце колотится в моем горле.
— Но моя любимая игра «правда или действие», — говорит Иккинг, в конце концов.
— Что это за игра? — спрашиваю я. Я делаю глоток из своего бокала.
— Ты никогда не играла в правду или действие? —Иккинг удивленно поднимает брови.
— Я никогда не играла в подобные игры, — я пожимаю плечами.
— Это легко, — говорит Иккинг. — Когда подходит твоя очередь, я спрашиваю тебя «правда или действие?» и ты должна выбрать. Если ты выбираешь правду, то я задаю тебе вопрос, на который ты должна ответить только честно. Если ты выбираешь действие, то ты должна сделать то, что я скажу, иначе ты проиграешь, — он ухмыляется. — Хочешь поиграть?
Ой, это плохая идея, но из моего рта вылетает «да».
— Ладно, поехали, — Иккинг смотрит в потолок, словно рассматривает варианты. —Правда.
Правда. Я могу что-нибудь спросить у него и, в теории, он должен сказать мне правду. Есть миллион вещей, которые я хочу знать о нем. Мое желание узнать его побеждает все, даже здравый смысл.
— Сколько девушек ты целовал, когда играл в бутылочку? — спрашиваю я и смеюсь, будто это шутка. Но это не шутка.
— Не очень много, — улыбается он. — Мы говорим о настоящем поцелуе? Или чмоке?
— Настоящий поцелуй, — говорю я, хотя не знаю, что это такое, потому что я никогда не целовалась.
Его лицо серьезно, он задумался.
— Я целовал трех девушек в своей жизни. Когда мне было тринадцать, в игре в бутылочку, потом в четырнадцать, в лагере. С языком, — довольно добавляет он.
Я смеюсь, и на этот раз по-настоящему.
— С твоим или ее?
Иккинг усмехнулся.
— Я промолчу, — на его лице появилась огромная улыбка.
— Что? — хихикаю я.
Он все еще улыбается.
— Ничего.
— Ты не сказал про третий поцелуй, — напоминаю я.
— Это было два года назад. Прямо перед тем, как я должен был жениться на твоей сестре.
Это была девочка из школы. И было больше, чем один поцелуй.
— Было слишком много языка?
— Нет. Было гораздо лучше.
Я тут же понимаю, о чем он говорит, и стараюсь не краснеть.
— Тебе понравилось? — спрашиваю я и сразу хочу себя ударить.
Иккинг замялся лишь на мгновение.
— Не так, как мне нравишься ты, — тихо говорит он. У меня перехватывает дыхание.
— Иккинг…
— Ты должна была задать всего лишь один вопрос, а ты задала сто, — говорит он, меняя тему. — Твоя очередь. Правда или действие?
— Правда, — ляпаю я.
Я настраиваю себя на вопрос, на который, скорее всего, я отвечу ложью. Я думала, он спросит меня о моей семье, но внезапно он спрашивает о моем первом поцелуе.
Это легкий вопрос, но мне удивительно трудно заставить себя ответить.
— У меня его не было, — тихо говорю я и надеюсь, что он не видит мои порозовевшие щеки.
Иккинг не смееться и не дразнит меня. Он просто кивает.
— Это отсутствие возможности или отсутствие желания? — и что ответить? Что парень, которого я хочу поцеловать, сидит напротив меня?
Иккинг открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но я его перебиваю.
— Один вопрос, помнишь? — напоминаю я. — Правда или действие?
— Я бы сказал действие, но я боюсь, что ты заставишь меня раздеться догола и бегать вокруг, кудахтая, как курица или типа того.
Я поперхнулась водой и смеюсь.
— Такое было в твоем лагере?
Иккинг пожимает плечами.
— Довольно много раз. Нам было по тринадцать.
— Итак, значит, правда?
— Это, наверное, безопаснее.
Хах. Безопаснее. Я на секундочку думаю о том, что я хочу узнать. Есть так много вещей.
Из важного — что он действительно думает про браки по расчету, что он чувствует ко мне, что он мечтает сделать в своей жизни, его любимый цвет, любимое блюдо, почему его волосы такие мягкие… Глупые, бессмысленные вопросы.