Я усмехнулся; меня позабавила игра его воображения.
— Нет, Лео.
— Ох, Маркус, ну сколько можно меня мариновать? Что произошло между вами и Александрой? И что случилось с вашими кузенами?
Лео не понимал, что его вопросы взаимосвязаны. Я не знал, с чего начать. О ком рассказать в первую очередь? Об Александре или о Банде Гольдманов?
Я решил начать с кузенов: чтобы говорить об Александре, надо было сперва все объяснить про них.
Расскажу вам сначала про Гиллеля, потому что он появился первым. Мы родились в один год, и он был мне как брат; его талант состоял в остром уме и врожденном умении провоцировать. Он был очень худенький, но, несмотря на хрупкое сложение, отличался сокрушительным напором и невероятным апломбом. В его тщедушном теле таилась широкая душа, а главное, неколебимое чувство справедливости. До сих пор помню, как он меня защищал, когда нам было от силы лет восемь — Вуди тогда еще не вошел в нашу жизнь. Дядя Сол с тетей Анитой отправили его на весенние каникулы в спортивный лагерь под открытым небом в Рединге, штат Пенсильвания; хотели, чтобы он физически окреп. Я, на положении брата, поехал с ним — не только ради счастья побыть вместе, но и для того, чтобы при необходимости защищать его от задир и хулиганов: в школе он из-за маленького роста вечно служил козлом отпущения. Но я не знал, что лагерь в Рединге был устроен для заморышей с задержками развития или выздоравливающих после болезни; среди всех этих хромых и косых я выглядел греческим богом, а потому вожатые всякий раз вызывали меня первым делать упражнения, пока остальные разглядывали носки своих кроссовок.
На второй день нам предстояли упражнения на гимнастических снарядах. Тренер собрал нас у колец, бревен, параллельных брусьев и громадных шестов.
— Начнем с первого основного упражнения — лазания по шесту. — Он указал на целый ряд шестов высотой как минимум метров восемь. — Вот, вы по одному лезете наверх, до конца, а потом, если можете, перебираетесь на соседний шест и съезжаете вниз, как пожарные. Кто начнет?
Вероятно, он ждал, что мы все ринемся к шестам, но никто не двинулся с места.
— Может быть, у вас есть вопросы? — спросил он.
— Да, — поднял руку Гиллель.
— Слушаю.
— Вы правда хотите, чтобы мы туда лезли?
— Безусловно.
— А если мы не хотим?
— Вы обязаны.
— Обязаны кому?
— Мне.
— А почему?
— А вот так. Я тренер, я и решаю.
— Вам известно, что за лагерь платят наши родители?
— Да, и что?
— И то, что, по факту, это мы вас наняли и вы должны нас слушаться. Мы могли бы вас попросить хоть ногти на ногах нам постричь, если бы захотели.
Тренер озадаченно воззрился на него. Потом попытался вернуть урок в обычное русло и приказал, придав голосу всю возможную властность:
— Але-гоп! Первый пошел, мы теряем время.
— На вид уж очень высоко, — не унимался Гиллель. — В них сколько, метров восемь-десять?
— Наверно, — ответил тренер.
— Что значит «наверно»? — возмутился Гиллель. — Вы даже своих снарядов не знаете?
— А теперь замолчи, пожалуйста. Раз никто не хочет начать, я вызову сам.
Естественно, тренер указал на меня. Я возразил, что и так всегда все делаю первый, но тренер не желал ничего слушать.
— Быстро лезь на тот шест, — велел он.
— А почему бы вам самому не влезть? — опять вмешался Гиллель.
— Что?
— Взяли бы и сами полезли первым.
— Я не позволю какому-то мальчишке мной командовать! — отбивался тренер.
— Боитесь? — спросил Гиллель. — Я бы на вашем месте боялся. По-моему, эти палки довольно-таки опасные. Знаете, я не ипохондрик, но где-то я читал, что, если упасть с трехметровой высоты, вполне можно сломать позвоночник и остаться парализованным на всю жизнь. Кто хочет остаться парализованным на всю жизнь? — обратился он к нам.
— Не я! — хором ответили мы.
— Молчать! — рявкнул тренер.
— Вы уверены, что у вас есть диплом тренера по гимнастике? — не отставал Гиллель.
— Само собой! А теперь хватит!
— По-моему, нам всем было бы спокойнее, если бы вы нам свой диплом показали.
— Но у меня же с собой его нет! — возразил тренер; его самоуверенность сдувалась на глазах, как воздушный шарик.
— У вас его нет с собой или у вас его нет вообще? — нахально спросил Гиллель.
— Дип-лом! Дип-лом! — завопили мы все.