— А меня ты можешь научить драться? — спросил Гиллель. — Сколько надо времени, чтобы я стал таким же сильным, как ты?
Вуди поморщился:
— Ну, в драке от тебя, похоже, толку мало. То есть я бы сказал, что тебе, наверно, всю жизнь придется учиться. Но я могу провожать тебя в школу. Тогда никто к тебе приставать не будет.
— Ты правда так сделаешь?
— Само собой.
С того дня как Гиллель встретил Вуди, его школьные неприятности прекратились раз и навсегда. Каждое утро, выйдя из дому, он видел Вуди на остановке школьного автобуса. Они садились в него вдвоем, и Вуди, смешавшись с толпой учеников, доводил его почти до класса. Хряк держался на почтительном расстоянии. Связываться с Вуди у него охоты не было.
После уроков Вуди снова ждал его. Они шли вдвоем на баскетбольную площадку и играли несколько бешеных матчей, а потом Вуди провожал его до дому:
— Мне надо торопиться, Бунс считает, что я подрезаю растения у твоих соседей. Если он меня с тобой увидит, мне конец.
— Как это ты умудряешься все время быть тут? — спрашивал Гиллель. — Ты не ходишь в школу?
— Хожу, просто уроки раньше кончаются. Успеваю сюда приехать.
— А где ты живешь?
— В интернате, в Восточных кварталах.
— У тебя нет родителей?
— Маме было некогда со мной заниматься.
— А папе?
— Он живет в Юте. У него другая жена. Он очень занят.
Подойдя к дому Гольдманов, Вуди прощался с Гиллелем и уходил. Гиллель всегда предлагал ему остаться поужинать.
— Не могу, — каждый раз отвечал Вуди.
— Почему?
— Мне надо работать с Бунсом.
— Тогда приходи, когда закончишь, и поужинай с нами, — настаивал Гиллель.
— Нет. Я стесняюсь.
— Кого ты стесняешься?
— Родителей. То есть не твоих родителей, я хочу сказать. Вообще взрослых.
— Мои вообще-то крутые.
— Да знаю.
— Вуди, почему ты меня защищаешь?
— Я тебя не защищаю. Мне просто очень нравится с тобой быть.
— А по-моему, ты меня защищаешь.
— Значит, ты тоже меня защищаешь.
— Как, от чего? Меня же от земли не видно.
— Ты меня защищаешь, чтобы я не был совсем один.
Так возвращение долга дяде Солу переросло в нерушимую дружбу между Вуди и Гиллелем. Вуди каждый день приезжал в Оук-Парк. На неделе он играл роль телохранителя, по субботам Гиллель работал с ним у Бунса, а по воскресеньям они проводили целый день в сквере или на баскетбольной площадке. На рассвете Вуди занимал свой пост на тротуаре, в сумерках, на холоде, и ждал Гиллеля.
— Ну почему ты не зайдешь и не выпьешь шоколаду? — спрашивал Гиллель. — Ты же на улице в ледышку превратишься.
Но Вуди каждый раз отказывался.
Однажды субботним утром, когда Вуди в темноте торчал у ворот Гольдманов-из-Балтимора, он увидел дядю Сола. Тот пил кофе и кивнул ему:
— Вудро Финн… Так это ты! Вот, значит, кто сделал моего сына счастливым…
— Я ничего плохого не сделал, мистер Гольдман. Честное слово.
Дядя Сол улыбнулся:
— Знаю. Ну, давай заходи.
— Я лучше тут, на улице.
— Нечего тебе стоять на улице в такой мороз. Иди в дом.
Вуди робко зашел за ним следом.
— Ты завтракал? — спросил дядя Сол.
— Нет, мистер Гольдман.
— Почему? По утрам надо есть. Это важно. Тем более ты потом в саду возишься.
— Знаю.
— Как дела в интернате?
— Ничего.
Дядя Сол усадил его на кухне за стойку и приготовил горячий шоколад и оладьи. Остальные домочадцы еще спали.
— Ты знаешь, что благодаря тебе Гиллель снова стал улыбаться?
Вуди пожал плечами:
— Не знаю я, мистер Гольдман.
Дядя Сол улыбнулся:
— Спасибо, Вуди.
Вуди опять пожал плечами:
— Да не за что.
— Как я могу отблагодарить тебя?
— Никак. Никак, мистер Гольдман. Сперва я к вам приходил, потому что надо было отработать, в благодарность за вашу помощь… А потом мы столкнулись с Гиллелем и подружились.
— Так вот, считай, что отныне ты и мой друг. Если тебе что-нибудь нужно, приходи и проси. А кроме того, я хочу, чтобы ты на выходных приходил к нам завтракать. Нечего играть в баскетбол на голодный желудок.
Вуди согласился наконец заходить в дом по утрам в субботу и воскресенье, но остаться вечером поужинать отказывался категорически. Тете Аните пришлось проявить чудеса терпения, чтобы его приручить. Сначала она ждала перед домом, когда они вернутся с баскетбольной площадки. Она здоровалась с Вуди, но тот, завидев ее, обычно краснел и удирал, как дикий зверек. Гиллель злился: «Мама, ну зачем ты так делаешь! Ты же видишь, он тебя боится!» Она хохотала. Потом она стала их поджидать с молоком и печеньем и, пока Вуди не успел удрать, предлагала ему перекусить прямо на улице. Однажды шел дождь, и она уговорила его зайти. Она называла его «знаменитый Вуди». Тот страшно краснел, бледнел и начинал заикаться. Он считал ее очень красивой. Как-то под вечер она сказала: