Графиня ни за что не согласилась бы есть продукцию пищефабрик, ведь та считалась едой бедноты: но тётка давно уже жила в мире собственных смутных грёз, а Рин — в реальности. К тому же, вкус у старухи притупился, как и прочие чувства заодно с памятью, и вряд ли она поймёт, чем её потчуют. Прихлёбывая попеременно чай и бульон, Рин чистил баранину от сизых плёвок и резал кусочками, мешал с накрошенной морковкой и луком в миске и пересыпал специями. Сегодня на ужин будет рагу, как учила Коулова мама… На улице уже отгремели новости — время поджимало.
— Доброй побудки, Марта! — Рин залпом допил чай и сунул вошедшей служанке в руки поднос с миской овсяной похлёбки. — Покормите её всеточность тётушку, а мне пора!
— Ты куда, малец?..
— На работу! — крикнул Рин уже из коридора.
Он выбежал из ворот особняка на прохладную, умытую дождем улицу. Светлый город просыпался: открывались ставни, хлопали двери, и над трубами уже курились первые дымки. Мимо прокатил молочник на велосипеде, с побрякивавшими в проволочной корзинке бутылками.
В храме на углу звонили к утренней проповеди, и люди уже собрались во дворе за кованой оградой, перед ступенями здания с бронзовым куполом и двумя мозаиками по бокам от входа. Левая изображала фигуру в узорчатых одеждах и маске с венцом лучей, символизировавшую Вечность; правая — Небытие, в глухом плаще с надвинутым капюшоном, под которым чернела пустота. Вот на ступени вышел бритоголовый жрец в чёрной сутане и воздел руки для благословения.
Пока старость не приковала тётушку к креслу, она строго настаивала, чтобы Рин посещал службы. Но сейчас он лишь сложил на бегу пальцы «святой дюжиной», и пробежал мимо.
Но оказалось, что Рин мог особо не торопиться. Войдя в ворота, он удивлённо остановился. Во дворе собралась толпа рабочих; некоторые выглядели хмурыми, другие растерянно переглядывались. А у входа стояли две «консервы», и вдоль толпы расхаживали полицейские с блокнотами. Рин в первую секунду подумал даже улизнуть, но «полиц» заметил его и подозвал жестом.
Мальчик внутренне сжался. Но полицейский всего лишь задал несколько кратких вопросов — сколько он работает здесь, чем занимался вчера, и во сколько покинул завод. Записал всё в блокнот, и отошёл. Рин осторожно подобрался к группе мальчишек.
— Эй, друг! — осторожно обратился он к ближайшему. — Что случилось?
— А ты ещё не знаешь? — оживился мальчишка. Кажется, возможность поделиться новостью его обрадовала. — Геруд погиб!
— Что? Как?
— С крыши в пропасть убился! — Парень изобразил рукой падение и красочный «бдыщь!» в конце, так, что Рина аж передёрнуло. — Говорят, его только по сюртуку опознали, прикинь? Вот полицы по заводу и шарят… — Он кивнул на двоих полицейских, что как раз прошли мимо с ищейкой на поводке.
— Ты гля-а! — Рин узнал насмешливый окрик, и вздрогнул от страха. Один из его недавних обидчиков, мелкий и рыжий, насмешливо пялился на него. — Зырьте, парни, это ж воронин дружок! — Вряд ли он стал бы сводить счеты прямо на глазах у всех; но эффект вышел неожиданным.
— Так ты Коула друг? — Удивительно, но собеседник Рина восхитился. — Вот так ничего се!
— А что?..
— Так ведь бают, Геруд из-за него и самоубился! — Мальчик схватил его за руку и потряс. — Тебя как? Рин? А я Гвид, мы с Коулом кореша были! Как он там?..
Рина обступили ребята. Как оказалось, Коул в одночасье стал чуть ли не героем: осрамил дурачину Трепке перед столичным гостем, пострадал от лап негодяя-управителя, а до кучи — стал причиной того, что ненавистный толстяк свёл счёты с жизнью в страхе перед скандалом! Рин впервые оказался в центре внимания, и чуть не запаниковал — но тут, к счастью, всем разрешили пройти в цеха.
И всё равно, работа задерживалась. Не было обычного собрания, и все косились друг на друга в тревожном предчувствии перемен. Формально главным после Геруда считался Трепке, но внезапная потеря покровителя (а также допрос полицейскими) настолько напугали его, что он немедля заперся в своем кабинете, и на каждый стук в дверь отвечал дрожащим выкриком:
— Не мешать! Работаю с документами!..
А потом и отвечать перестал.
Дело спас главный учетчик. Он созвал руководителей цехов и кратко разъяснил ситуацию. Да, сообщение в Клокштадт уже отправлено. Нет, работаем как всегда. Да, ждём указаний свыше. В конце концов, Геруд никому особо был не нужен.
Про Рина все забыли, и он догнал главного учётчика уже на лестнице.
— Ваша точность! Простите, а мне указания?..
— А, новенький. — Главный ненадолго задумался. — Ладно, будем тебя всему на практике учить. Иди к младшему регистратору Ури, он сегодня на выезде — будешь ему помогать.
Варген Ури оказался мрачным человеком с болезненным цветом лица и ранними морщинами. Обучать мальца ему явно не улыбалось, но он лишь скинул Рину на руки стопку тяжелых папок и процедил: «За мной!».
На заднем дворе, в окружении глухих кирпичных стен в грязных потеках, их ждал мобиль. Не такой роскошный, как вчера — старенький «махо» с куцей кормой и широким, скругленным моторным отсеком. Двое рабочих сноровисто отсоединили заводной рукав; Рин втиснулся на переднее сиденье рядом с водителем, Ури хлопнул дверью и велел ехать.
Махомобиль выехал из ворот завода и свернул на узкую дорогу вдоль горного склона. Ниже на обочине стояла санитарная машина, а возле неё полицейский с фотокамерой в руках: ещё трое как раз грузили в кузов глухой мешок из чёрной ткани. Рин поспешно отвернулся.
— Едем на станцию железной дороги, — Ури сунул в рот сигарету, и говорил сквозь зубы. — Сегодня отправка партии готовой продукции на север, будем проводить контрольный учёт груза. Вот, прочти правила. — Он постучал желтым от табака ногтем по верхней папке.
— А зачем контрольный? — решил уточнить Рин. — Разве на заводе всё не подсчитывают, когда на станцию отправляют?
— Как зачем? А если какие-нибудь ломщики груз по пути перехватят? Там же запчасти, маховики, двигатели!
— Если ломщики, то они скорее склады взорвут, — здраво возразил Рин. — Они же борются против машин, зачем им красть?
— Слышь, пацан, не умничай! — скривился Ури. — Учись вон, и не тикай в уши! — Рин поспешно уткнулся в папку.
Мобиль катил по дороге вдоль эстакады монорельса. С ними поравнялся рельсоход, обогнал и унесся на север. По правую руку тянулось русло реки, что катила вздувшиеся, помутневшие волны в обрывистых берегах. Вот впереди показались Плотины — каскад перегородивших реку каменных стен. В проёмах под напором рушащейся водопадами воды вращались лопастные колёса. На гребнях стен суетились фигурки в дождевиках — от дождя повысилась нагрузка на плотину, и пришлось открыть шлюзы. Отсюда начиналась восточная ветвь Магистрали, питавшей город энергией.
Вот машина въехала в узкое ущелье. В салоне стало слишком темно для чтения, и Рин поднял голову от бумаг.
— Простите, мастер Ури, — как можно вежливее начал он, а — но я не очень понимаю.
— Чего?
— Вот этот пункт. «Если груз помечен красным ярлыком Б6-дельта и белым АК-бета — внести номер в седьмую форму, третья графа. Красный ярлык Б6-дельта и зелёный ТТК — девятнадцатая форма, графа восемь. Зелёно-белый КР-7…». И так далее!
— Ну, и? Ты что, красный от зелёного не отличишь?
— Но что это значит? Все эти цвета и аббревиатуры — каков их смысл?
— А тебе не до кукушки? — Регистратор, видимо, сам понял, что прозвучало грубовато, и пояснил: — Это условные обозначения. Для каждого ярлыка свои правила перевозки, хранения, и так далее. Все формы заполнил, начальству сдал — план выполнил. Уяснил?
— Но почему, например, красный — именно «дельта», а…
— Слушай, это всё не твой уровень допуска. — Ури произнес это так, что сразу стало понятно — он и сам не знает. — Наше дело в бумажке галочку поставить, а об остальном пускай у старших башка болит.
Рин предпочёл не спорить.
На полпути машина замедлила ход — как видно, рабочие завели движущий маховик двигателя только на треть. В отличие от хоромобилей на сверхмощных гигаджоульных пружинах «белой стали» и с Камнями Времени в двигателях, махомобили приводились в движение диском-маховиком и требовали долгого завода.