Вот пейзаж изменился. Меньше стало высоток, больше — особняков на холмах, в окружении искусно освещённых парков. Здесь, в вечной ночи, не росли деревья и цветы, но местные эстеты нашли выход: дома окружали сады камней. Громадные валуны и обломки скал заменяли деревья, булыжники были выложены кругами и клумбами. Вот проплыла над крышами часовая башня Малахитовый Кубок — всех оттенков зелёного, расширенная кверху и увенчанная лесом малых квадратных башенок…
А на одной из станций Коул увидел в окне такое, что рванулся к выходу, таща за собой Рина.
— Ты что? Ещё не наша…
— Погоди! Я должен взглянуть!
Они соскочили на платформу; Коул подбежал к самым перилам и уставился туда, где за рядами тёмных складов и ангаров раскинулось, насколько хватало глаз, ровное поле, окаймлённое далеко во тьме редкими огоньками. На поле застыли несколько маленьких, странно угловатых механизмов, отбрасывая длинные тени в свете фонарей.
Взлётный плац. И эти нескладные машины — махолёты, воздушные разведчики и курьеры, стремительные птицы Империи.
И что ещё изумительнее, на дальнем краю поля поднимались несколько причальных вышек, и к одной был пришвартован дирижабль. Небесный кит, подсвеченный снизу прожекторами, казался фантастическим призраком из небывалого мира снов. Громадный, он с дерзкой лёгкостью парил в воздухе, гордо растопырив хвостовые стабилизаторы и распорки двигателей.
— Гляди туда! Сейчас запускать будут!
Одна из взлетных полос продолжалась трамплином, приподнятым под углом на решетчатых фермах. И на эту полосу как раз выкатили махолёт, похожий на спящую летучую мышь. Вот машина «проснулась», и по бокам её развернулись, как веер, сложенные матерчатые крылья. Техники разошлись в стороны, и махолёт замер на старте — нелепый и пугающе хрупкий, так, что не верилось, будто он способен взлететь. И вот! из-под днища машины ударил дым: сработала подземная пневматическая катапульта. Махолёт покатился, набирая скорость, промчался по полосе — и взмыл с края трамплина в воздух.
На секунду друзьям показалось, что сейчас машина тяжело клюнет носом и врежется в полосу. Но за эту секунду махолёт буквально расцвёл в воздухе, распустил острые плавники узких стабилизаторов и закрылок, как невиданный цветок или рыба. И умение лётчика сделало своё дело: планер удержался в воздухе, поймал крыльями северный ветер и вознёсся над полем, плавно закладывая полукруг. Коул и Рин невольно присели, когда махолёт пронёсся над эстакадой — казалось, над самыми головами! — и ушёл навстречу городским огням.
Мальчишки провожали машину благоговейными взорами, пока её крылья не растаяли в зареве над улицами. Как бы ни изумил их Бомтаун, махолёт превзошёл всё.
Рин первым отвёл взгляд, огляделся по сторонам — и, вздрогнув, потянул Коула за рукав:
— Нам пора!
— Куда… Ох. — Только сейчас Коул заметил на краю платформы полицейского в мундире. Тот уже некоторое время с вялым интересом разглядывал двоих ребят без значков (а у Коула вдобавок свежи были на лице синяки от побоев), а потом всё же неторопливо направился к ним.
Коул с Рином сбежали по лестнице и юркнули под эстакаду. Можно было бы дождаться омнибуса, но тут на ступеньках показались ноги полица. Решение пришло мгновенно, и мальчишки бросились к подземке. Вниз по ступеням, и вот они уже очутились в вестибюле перед окошком кассы.
— Вроде, чисто, — оглянулся через плечо Коул.
— Смотри! — Рин обратил внимание на схему линий метро, выложенную на мраморной стене. — Можем и подземкой доехать, три станции.
Коул с сомнением взглянул на лестницу к станции. От мысли о том, чтобы лезть под землю, было неуютно.
— Вот тут сказано, — Рин перевернул карту. — «Пневматическое метро имени Мулера — одно из чудес Бомтауна, и самый скоростной вид транспорта. Три ветви метро пронизывают весь город, и ежедневно капсулопоезда перевозят тысячи пассажиров…».
— Ну, раз самый быстрый, то давай! — решился Коул. Показывать робость перед другом не хотелось.
Они сошли по ступенькам, и Коул в замешательстве оглядел подземный зал. Он думал, что здесь всё будет как на монорельсе, только поезда ходят по тоннелям. На деле, по обе стороны от платформы пролегали две громадные, метра четыре в диаметре, трубы светлого металла, уходящие в стены. В каждой имелась пара маленьких окошек и мощная стальная дверь с рукояткой-вентилем, как на подводном корабле «Морской Ёж» из романов про бравого капитана Сквида. У дверей дежурили техники.
На платформах толпились люди всех сословий, разбившись на стайки по цвету значков. (Коул про себя решил, что для бомтаунцев это уже некий инстинкт). И все дружно игнорировали пару «бесцветных» мальчишек, да и Коул с Рином на них не смотрели.
Куда интересней было разглядывать станцию, освещённую фонарями на высоких раздвоенных столбах. В дальнем конце зала на постаменте высилась посеребрённая статуя, и свет отражался бликами в металле. Статуя изображала человека в длиннополом пальто, с худым горбоносым лицом и моноклем в глазу; усы его были закручены кверху, а волосы зачёсаны назад. Человек держал на отлёте лист бумаги, словно разглядывал чертёж или декламировал стих. На постаменте было высечено всего одно слово:
«МУЛЕР»
Лампы озаряли и мозаику на сводах потолка, изображавшую сражение. Коул с содроганием рассмотрел фигуру в латах, с белым, красноглазым профилем — Эрцлав Батори, «Палач Севера»: вскинув меч, он посылал в атаку солдат с винтовками наперевес, навстречу выдвигающимся из тьмы чёрным кораблям… А чуть позади наместника был изображён всё тот же Мулер, властно простирающий руку; и за ним шли рабочие, взмахивали молотами и укладывали рельсы.
— Важный шиш, видать, этот Мулер, — шепнул Коул Рину. Видимо, чересчур громко — двое господ с жёлтыми значками взглянули на них с надменным презрением. Но тут станцию огласила трель звонка, и народ зашевелился, оживлённо потянулся к одной из труб.
— Ну, чего встали? — Коула задел плечом грузный, бородатый мужик в рабочей спецовке и жёлтой каске, с чемоданчиком для инструментов в руке. — Приезжие, что ли? — тоном ниже уточнил он. — Капсулопоезд прибыл, айда на посадку!
— Да! — спохватился Рин, разглядев на трубе стрелку с названиями станций. — Нам туда!
Техник открутил вентиль и открыл дверь, и запускал внутрь по одному — Коулу и Рину достались последние два места. Войдя, они очутились в необычном помещении со скруглёнными стенами и потолком, без единого угла — и без окон. Почти всё пространство занимали ряды кресел из гнутого металла, с цветными полосами на спинках: Коул и Рин поняли всё без слов, и сели на места для «бесцветных» в конце вагона.
Кондуктор в форме захлопнул внутреннюю дверь, не уступавшую внешней, и закрутил вентиль, отрезав шум станции. Сделалось непривычно тихо, и как-то глухо; потом последовал толчок, уши слегка заложило, и появилось ощущение бесшумного движения — Коул почувствовал себя неуютно.
— Мы что, уже едем? — шепнул Рин, которому тоже было не по себе.
— Уже, малец, — подтвердил сосед, тот самый работяга в каске. У него на спецовке тоже не было значка, и к мальчишкам он обращался свободно. — Никогда раньше не катались?
— Нет, — признался Коул. — А чего тут окон нету? Как в консервной банке!
— Для герметичности, — охотно пояснил рабочий. — Вакуум же!
— Что?
— Ну, а ты не знал? — Похоже, ремонтник был рад поболтать. — Это ж пневматическое метро. Трубы через весь город тянутся, и все шлюзами поделены. Из туннеля между станциями воздух откачивается, потом шлюз открывают — и давление воздуха нас по трубе гонит! Как послание в пневмопочте, усёк? Потому и «капсулопоезда»!
— То есть, снаружи воздуха нет? — У Коула мурашки побежали по спине, а клаустрофобия подступила ещё сильнее.
— Вот именно, чтоб сопротивления не создавать. Всё точнёхонько рассчитано. По всей длине тоннелей компрессорные станции, джуммы день-деньской валы крутят. Змейский хвост, подключи к ним помпы, да протяни трубы — мощности хватило бы все болота осушить, да на юг в пустыню перекачать! — Он гоготнул над собственной шуткой.