Довольный лифтёр покинул кабину и задвинул за собой двери. Спокойно, не торопясь, он вышел на «чёрную» лестницу. Здесь он задержался, чтобы стянуть забрызганную кровью ливрею — под ней оказался чёрный свитер — и выбросить в урну на площадке. Содрал накладные усы и бросил туда же. Лёгким шагом сбежал он по лестницам вниз, отпер дверь ключом и вышел на задворки пассажа, в полутёмный переулок, заставленный баками.
В последнюю очередь он стянул с рук белые перчатки и бросил на ходу в бак. Вот и всё, дело сделано: чисто, ни свидетеля ни отпечатков.
Засунув руки в карманы и тихонько насвистывая, он зашагал по переулку, и растворился во тьме.
Спустя несколько минут на шестой этаж, светя себе фонарями, поднялись двое служителей в сопровождении встревоженной Даяны. Когда один из служителей, постучав и не дождавшись ответа, раздвинул двери лифта, девушка выронила планшетку, вскинула руки к щекам — и завизжала на всю башню.
Мёртвый Клавдикус Гирш сидел, привалившись к стене и уронив голову на грудь, из которой торчала роговая рукоять кинжала. А к шейному платку его был приколот серебряный колокольчик.
Подпись народных мстителей из группировки «Судный Колокол».
Глава 17
На перекрёстке друзья остановились под уличным фонарём, и Рин развернул карту. Коул привалился спиной к столбу, утомлённо прикрыв глаза. Всё произошедшее вымотало его настолько, что он потерял счёт времени; и лишь взглянув на Часы, понял, что их мытарства длятся уже вторые сутки. Немудрено, что оба устали и смертельно проголодались.
— Тут поблизости добрая дюжина гостиниц, — заявил Рин. — Принимают всех, и гостей города тоже… С регистрацией, — кисло добавил он.
Эту неприятную подробность они вычитали на обороте путеводителя. Оказалось, что всем гостям города на вокзалах выдавался «гостевой билет» с указанием целей прибытия, по которому вдобавок надо было регулярно отмечаться в полиции. Вписаться в гостиницу без него шансов не было.
— Значит, на окраины поедем, — решил Коул. — Там и найти нас труднее будет.
— Ага, — кивнул Рин, и поёжился. Он не хуже Коула понимал, что сейчас надо быть незаметными и тихими, потому что охота на них только началась. Вся надежда была на то, что Гежчи их не сдаст, а выведет на Лиса.
Мальчишки гадали про себя, кем же окажется этот загадочный враг Гая. Коул без затей представлял себе громилу из трущоб, главаря банды — огромного, с рыжими бакенбардами и намозоленными в драках кулаками. Рин же воображал опасного красавчика, вроде воздушного пирата из романов — с рыжими кудрями в хвост, со шпагой и пистолетами на поясе, а через грудь перевязь со взрывчаткой.
…Мальчишки спустились в подземку, и уже привычно проехали четыре остановки до предместий. На первой станции в вагон вошёл бедно одетый старик с растрёпанной седой бородой и в чёрных очках. В руках слепец держал скрипку и смычок, и, как только поезд тронулся — приставил скрипку к плечу, заиграл печальную мелодию и пошёл по проходу. «Подайте», негромко приговаривал он. «Подайте, добрые люди, тому, кому не так повезло!». И некоторые кидали монетку-другую в жестянку у него на поясе… Доиграв, старик вышел на следующей станции.
Станция «Старый Порт» оказалась конечной — огромный, сумрачный зал, где тускло поблескивающие пути расходились в чёрные зевы ремонтных тоннелей.
Уже выйдя из подземки на улицу, Рин взглянул в сторону — и, вздрогнув, потянул Коула за руку. Пространство под лестницей на эстакаду было отгорожено решёткой. И там, за ней, стояли двое детей — мальчишка и девчонка. Оба худущие, беловолосые, в каких-то драных мешках вместо одежды, босые и чумазые. Держась за решётку, они с восторгом разглядывали далёкие уличные огни.
— Эй, ребят! — позвал Коул. — Вы там застряли? Помочь нуж…
Дети обернулись, и тут же отпрянули. Коул подавился словами. У обоих вокруг левого глаза был наколот чёрный полумесяц с тремя линиями вниз, будто потёками крови. Девочка оскалилась и зашипела по-кошачьи; мальчик дёрнул её за руку, и оба исчезли во мраке — только громыхнула железом крышка люка, да прозвучал удаляющийся топоток.
— Клянусь змеем! — не сразу опомнился Коул.
— Морлоки… — боязливо шепнул Рин.
Раньше друзья только слышали страшные сказки о зловещем народе, загнанном под землю. В крупных городах с разветвлёнными катакомбами — Бомтауне, Клокштадте, Эст-Карильоне — они обслуживали канализацию и стоки, питались отбросами и крысами. Власти не выпускали их на поверхность, да они и не смогли бы здесь жить — глаза их не выносили яркого света. О морлоках ходили мрачные легенды, матери пугали ими непослушных детей. Морлоки были даже хуже северных упырей, ведь те были где-то далеко, в Ночной провинции, рыскали по заснеженным горам и прислуживали Эрцлаву Батори. А морлоки — рядом, где-то внизу, во тьме сточных решёток…
— Пойдём-ка отсюда.
Улицы предместий, вопреки ожиданиям, внешне были не намного хуже Красного района. И всё же Коул и Рин, шагая по тротуарам и оглядываясь, подмечали различия. Прежде всего, почти не было мобилей. Ходили омнибусы, по эстакадам проезжали дребезжащие рельсоходы — старых, привычных моделей. Не все фонари горели, а в свете оставшихся были видны и трещины в асфальте, и надписи графитти на стенах — вот уж чего в Красном районе не было. (Наверное, у работяг не было ни времени, ни фантазии на самовыражение).
— Тут что, пожар был? — удивился Рин. Теперь и Коул заметил чёрные разводы на стенах домов, похожие на пятна гари. Как будто по улицам пронёсся великий пожар. Он мазнул по стене пальцем, скривился и вытер о штаны.
— Это не гарь. Плесень…
Да, чёрная плесень — такая, какую дома он видел по углам в заводских душевых. А тут, в вечной ночи и сырости, осмелевшая дрянь выползла из подвалов и закоулков, испятнала стены и расползлась прожилками меж камнями кладки. Только сейчас Коул понял, что и в других районах плесени хватало — просто там её скрывала игра уличного освещения.
Наконец улочка вывела на небольшую площадь в окружении домов с высокими крышами, украшенную в центре статуей на постаменте — Мулер с фонарём. (У Мулера были отбиты нос и один ус, и Коул почему-то испытал злорадство). Из двери под вывеской, перебивая уличную сырость, тянуло вкуснейшими запахами дыма, жареного мяса и бурлящей на огне похлёбки. Друзья вошли — и окунулись в духоту и шум.
Зал с низкими потолками, подпертыми балками из каменного дерева, был тускло освещён газовыми рожками. По стенам меж светильников было развешано оружие времён, наверное, войны с Железным Флотом — скрещённые пневматические мушкеты, абордажные тесаки и штыки. Пробегавшая мимо с подносом официантка, заметив посетителей, кивнула на свободный стол у стены, как раз под двумя скрещёнными гарпунами. Сев, ребята осмотрелись.
В зале было шумно, накурено и уютно. Половина столов была занята — за ними пировали солдаты в светло-серых мундирах Особой Армии. Друзья насторожились: теперь, когда они были в бегах, любой в мундире внушал опасения. Но армейцам, похоже, не было до них дела — они весело переговаривались, дымили сигаретами и стучали кружками, а двое любезничали с официанткой помоложе.
За соседним столом сидели четверо северян. Эти, наоборот, были мрачны, как заговорщики. Рин невольно засмотрелся на них. Болотники были похожи, как братья — бледные и худые, с белыми волосами, заплетёнными в косы. Все в тёмных одеждах, на шеях ожерелья из косточек и зубов, а лица украшены синими татуировками. Глаза у всех отливали жёлтым: уроженцы болот, где никогда не бывает солнца, болотники прекрасно видели в темноте, и куда хуже — при ярком свете.
Северяне играли в кости. В прямом смысле. На столе была расстелена ткань, расчерченная на наделы со значками и цифрами, и на глазах у Рина старший из болотников вытряхнул на неё из стаканчика пригоршню костей — клыков, зубов, костяшек пальцев… Все четверо проследили, как легли кости, после чего один вскочил и яростно выругался. Старший сурово буркнул что-то, насупленный болотник сел на место и выложил на стол пару монет.