— Верно… Хочешь сказку перед сном?
Ребёнок кивает, натягивая одеяло. Темнота чуть медлит.
— Жил-был король, — говорит она. — Был он добр и велик, и правил мудро. И было у него четверо верных друзей: храбрый рыцарь, прекрасная фея, мудрый учёный, и добрый землепашец…
Рин протянул руку, и успокаивающе похлопал Коула по плечу.
— Послушай, — сказал он. — Это не твоя вина. Ты тут ни при чём, клянусь своей честью!
— Чтоб тебя гидра уела? — слабо улыбнулся Коул.
— Именно.
— Хорошо. Спасибо… Эрен. — И Рин через силу улыбнулся, стараясь заглушить тоскливую боль в сердце. Да, это не вина Коула…
«Они придут за тобой, и за теми, кого ты любишь».
***
Солдаты уже забрались в вагоны, и перрон опустел. Вот семафор зажёг зелёный фонарь, поезд вздрогнул, и плавно стронулся с места. Набирая ход, он потянулся вдоль вокзала. Свет от фонаря на столбе проник сквозь щели в вагон, скользнул по лицам двоих спящих ребят, привалившихся друг к другу — те лишь поморщились во сне.
Под стук колёс, поезд уходил во тьму, на запад. Навстречу далёкому и страшному Запределью.
Эпилог
*Эст-Карильона, Левобережье
Переулок, зажатый меж стенами домов, был безлюден и тих. Между почти смыкавшихся крыш проглядывала узкая щель ясного утреннего неба; вдалеке над крышами домов высились светлые колокольни. Вот раздался переливчатый звон колоколов, зовущий жителей столицы Восточной провинции к обеду. Захлопали двери и ставни лавок, на дверях закачались таблички «Перерыв».
И тогда из-за штабеля ящиков у стены поднялась худая, грязная фигура. Цепляясь за стену дома, человек добрёл до заднего крыльца лавки, из последних сил подёргал за шнурок звонка, и осел на землю. Чуть погодя дверь приоткрылась, наружу высунулась пожилая, кругленькая женщина в платье с передником — и охнула.
— О, небеса! Ну, давай же! — она с трудом подняла гостя на ноги. Юноша был мокр, грязен и почти раздет — наряд кавалериста пришлось утопить в реке; волосы измазаны грязью, чтобы скрыть рыжину. Хозяйка почувствовала, как парня колотит озноб.
Женщина провела гостя сквозь тёмные комнаты, заставленные шкафами с рядами склянок и пропахшие химией. Отперев неприметную дверцу, помогла ему сойти по ступеням в подвальную комнатушку. Юноша рухнул на кровать, хрипло дыша и невидяще уставившись в потолок. Аптекарша потрогала его горящий лоб, и поджала губы.
— Плохи твои дела, Ардис Хан, — тихо произнесла женщина. — И мои вместе с тобой! — с горечью добавила она, и пошла наверх, за лекарствами.
***
*Гномония, тюрьма «Паучье Гнездо»
— Этель Вайс!
Старая женщина, пристёгнутая к креслу, поморщилась от бьющего в глаза света. Лампа сияла из-за затылка сидящего перед ней за столом человека, так что лица разглядеть не получалось — только силуэт головы и плеч. Да и глаза теперь не те, зрение подводит… Змей.
— Вы арестованы по обвинению в преступлениях против Империи! Применённые к вам особые меры призваны предотвратить ваше сопротивление. Известна ли вам суть вашей вины?
Сухие губы старухи тронула усмешка.
— Ну, и что скажешь? — прошелестела она — Удиви меня.
— Вы обвиняетесь, — если голос и смутился, то виду не подал, — в принадлежности к преступной и враждебной Империи организации «Зодиак». В укрывательстве врагов государства. В связях с террористами… — Этель с улыбкой покачивала головой, будто принимая похвалы.
— В сумме, этого достаточно, чтобы обеспечить вам высшее наказание. Поверьте, в северных шахтах вам не…
— Какие шахты? — насмешливо прервала его Этель, и голос осёкся. Но быстро вернул себе уверенность.
— Советую отнестись к этому серьёзно. Сейчас вас может спасти лишь сотрудничество со следствием, — тень шевельнулась и поставила на стол небольшую банку-хронолампу, полную сияющей пыли.
— Это конфискованное у вас Время. Вы ещё можете всё исправить, Этель. Разве оно того не стоит?
Молчание.
— Подумайте, — голос стал вкрадчивым. — Вы предпочтёте хранить верность тем, кто вас бросил в беде? В вашем ли положении упрямиться? Нам даже не нужно заточать вас в тюрьму, старость самая худшая тюрьма на свете… Темница своего тела. Вы же хотите стать прежней? Вернуть себе молодость?
Старая женщина не отвечала. Потом хмыкнула — вышло больше похоже на кашель.
— Ох, любите вы иносказания, — произнесла она. — Превратить в старую развалину — это у вас «особые меры». А «высшее наказание» — это ты про шахты? Не смеши! Вернёте молодость, и сразу к «Уроборосу» в пасть!
— Но!.. — голос на миг задохся, и мать Коула почувствовала удовольствие. Не ожидал, что я знаю, скот?
— А «враги Империи» — тут она наклонилась вперёд, насколько позволяли ремни, — это не тот ли, кого вы называете Проклятым? — Следователь не сразу ответил, и старуха засчитала себе ещё одну маленькую победу.
— Вы облегчите свою участь, — наконец выдавил силуэт, — если укажете, где сейчас может находиться… эээ, означенное лицо. Не советую…
— Хочешь знать, где он? — Этель улыбнулась, как молодая, хищно и зло. — О, я скажу. Он ушёл: обманул вас, подонков, и сбежал. Но Он вернётся, — добавила она с пугающей уверенностью. — Он вернётся за тем, что Ему принадлежит по праву. И тогда твоим хозяевам конец, крыса казематная — и тебе заодно с ними!
— Молчать! — следователь повысил голос, и даже привстал, заслонив свет. — Каждое ваше слово может быть использовано против вас! Вы сами не оставляете нам выбора, кроме…
— Да ничего ты мне не сделаешь, — спокойно прервала его старуха, и следователь запнулся. — Я нужна тебе живой. Вы же хотите узнать, где Проклятый? И что ты со мной сделаешь теперь, когда я старая ветошь — пытать будешь?
Ответа не последовало.
— А вот не будешь. Если у меня сердчишко не выдержит, твоё начальство из тебя потроха выдавит. А я не боюсь смерти: я уже исполнила то, что должна была. Моя жизнь вам нужнее, чем мне, так что не расстраивай бабушку… внучек!
…Хилл шагал по коридору, мимо железных дверей с намалеванными белым номерами, мимо карбидных ламп в зарешеченных плафонах. В тюрьме "Паучье Гнездо" не было окон. Время сна и бодрствования здесь зависело от светильников, и часто их зажигали не по режиму. Порой "день" длился двое-трое суток, а иногда неравные "дни" и "ночи" сменяли друг друга каждые пару часов. Всё для того, чтобы погасить у узников ощущение времени и сломить их волю.
— У вас десять минут на свидание, — холодно предупредил Хилла страж у входа. Да не обычный охранник: камеру стерегли два солдата Чёрной Гвардии, оба в чёрных мундирах и кирасах, на головах островерхие шлемы. У каждого на поясе тесак в ножнах и два огнебойных револьвера.
Хилл старался подготовиться мысленно — и всё равно, войдя в камеру, не сдержал судорожного вздоха.
Гай Карвелла был распят на стене, на вделанных в кладку цепях. Голый, с вывернутыми руками — под кожей проступили жилистые мускулы. Седые волосы падали на лицо, и когда Гай шевельнулся и поднял голову, Хилл увидел подбитый глаз, распухшую губу в засохшей крови.
— А, сынок, — тускло промолвил старик. Сейчас отец до боли показался Кальдеусу настоящим стариком. — Привет.
— О, змей! Тебя били?
— Нет, об дверь стукнулся! — Гай слабо хохотнул, и тут же закашлялся: в распятой позе, дыхание давалось ему с трудом. — Ерунда, помяли чутка. Ты сам как? — Этот вопрос совсем выбил Хилла из колеи.
— Да ничего, — отведя взгляд, выдавил он. Злость на отца мешалась в душе инспектора с жгучим стыдом. — Расспросили, потом отпустили. Сейчас ту женщину допрашивают…
— Бьют? — сипло выдохнул Гай.
— А? Что ты, нет!
— Хорошо, — старик усмехнулся. — Ну, пусть попробуют что-то вытянуть. Этель и не таким зубы заговаривала! Жаль, сам не увижу.
Оба неловко помолчали.
— Ты меня как вычислил-то?
— Не поверишь, случайно увидел, — признался Хилл. — Сперва думал, обознался, а потом услышал, как тебя назвали… И сразу понял.
— Ага, — кивнул Гай. — Не забыл, как я с вами в детстве в пиратов играл?