Как лепидоптеролог разглядывает через увеличительное стекло обожаемые реликты, так и он смотрел на попутчиков; ему захотелось все зафиксировать, и он стал записывать (к счастью, с собой оказалась ручка), так что весь путь до Ганновера и затем при возвращении он почти целиком был поглощен созерцанием окружающего и его фиксацией на бумаге, и наоборот.
Время между поездами (без малого час) он провел в привокзальном ресторане Ганновера, так сказать, в соответствии с директивой, не имея иного поручения, кроме как находиться в этом месте, впрочем, без намека на какое-либо внутреннее сопротивление, как он констатировал, к собственному удивлению. Не долго думая он сел за один из многих свободных столиков. Его сразу же обслужили. Все шло как по маслу. Он был в прекрасном настроении, в здравом уме и твердой памяти. Официантка улыбнулась посетителю и обслужила, как ему показалось, с особой любезностью. Это была молодая бледная женщина в блузке без рукавов. Он хорошо разглядел ее, пока она шла к его столику через весь огромный зал. Она показалась ему весьма привлекательной, запомнившись родинкой на белом плече. Они сразу нашли общий язык. Взаимопонимание между ним и этой изящной женщиной каким-то образом распространилось на всех дам, которых он когда-то знал и любил. Он должен был контролировать себя, чтобы, расплачиваясь, воздержаться от неловкого замечания на этот счет. Чуть позже он вышел из ресторана, не обмолвившись ни словом с кем-либо, за исключением обслуги. При этом он не заметил, чтобы кто-то обратил на него внимание. Вернувшись на перрон, сел в поезд, который словно специально дожидался его, чтобы вскоре отправиться в обратный путь.
И вновь во время поездки по территории Германии он, словно пораженный новизной ощущений, делал многостраничные записи, фиксируя все, что видел за окном, — солеварни, электростанции, затопленные луга, перекошенный от порыва ветра флюгер на старой водонапорной башне, припорошенные склоны или отмеченные тающим снегом резкие контуры ландшафта: канавки, борозды, скирды, копны, брошенная в поле техника, в общем, отрицательная и отживающая снежная топография. Однажды он увидел замерший автомобиль с мигающими сигнальными фонарями, напоминавший раненное в живот копытное животное с четырьмя вытянутыми конечностями. Потом вдоль дороги снова попадались города и деревни, тогда они снова проскакивали мимо светофоров, электрических опор и пустынных перронов. При этом его главными ощущениями были глубокая грусть, одиночество и потерянность — так бывает, когда тебя везут, а процесс замедляется, когда в каждой человеческой клетке включается механизм торможения, когда дает о себе знать инерционность развития. Ему казалось, что он смотрит на все вокруг не только глазами, не обычным внешним зрением, а связан с глубинным внутренним источником. Другими словами, этот глубинный источник посылал взгляд изнутри вовне, а потом наоборот. Впоследствии он долго размышлял о значении этой поездки, прежде всего задаваясь вопросом: может, он упустил из виду главный ее смысл, или все определяющую деталь, или этот смысл заключался лишь в том, что его хотели проверить, чтобы убедиться, что он выполнит поручение и совершит предписанную поездку? Если так, то его недооценили, тогда, кто давно переменил тактику, кто принял брошенный вызов и отправился в поездку не только для того, чтобы не дать себя скомпрометировать, вставляя палки в колеса и уклоняясь от столкновения. Нет, он, напротив, исходил из того, что безусловное выполнение поручения послужит его интересам, тайно укрепит его преимущество перед ними.
Фактически его линия поведения отвечала духу смирения, когда знание и предчувствие переплетаются, а предпочтение нередко отдается интуиции.